Впереди был лесной околок, и когда курсант попытался снова набрать высоту, в левом баке окончательно закончился бензин. Экипаж запаниковал. Бортмеханик вместо того, чтобы убрать шасси и облегчить набор высоты, «шуровал сектором газа и пытался качать ручной помпой бензин», второй курсант ринулся в пассажирский салон наблюдать в окно за мотором. Понимая, что перелететь через деревья уже не удастся, пилот-инструктор перехватил управление и заложил резкий левый крен, пытаясь облететь лесной массив. Возможно, это решение и было правильным, но, увы, запоздалым. Правым крылом машина врезалась в сосну, отчего самолёт развернуло в сторону деревьев, и, ломая их, он рухнул в самую гущу леса в километре северо-западнее аэропорта. Одно колесо так и неубранного шасси встало на землю, другое болталось в воздухе — левая часть машины и её хвост повисли на деревьях. От удара заглохший мотор вместе с моторамой оборвался, упал на землю и загорелся. Инструктор, пытавшийся спасти машину и экипаж, от полученных тяжёлых травм скончался в больнице, остальные же отделались лёгкими ранениями.
Авиакатастрофы близ Новосибирска случались в военное лихолетье каждый год. По неполным данным, в 1941-м случилась одна (за четыре дня до начала войны самолёт перевернулся при посадке в аэропорту, обошлось без жертв), в 1942-м — одна, в 1943-м — одна (разбился лётчик-испытатель новосибирского авиазавода Старощук, его Як рухнул на Красный проспект), в 1944-м — две, в 1945-м — одна (уже после войны разбился пассажирский самолёт, летевший из Монголии, погибли все 20 человек).
В те годы не было принято публично сообщать о подобных трагических случаях, и простые горожане о большинстве катастроф так и не узнали. Они жили своей обычной жизнью, тягу к которой не могли сломить ни война, ни тяжёлый труд, ни скромные пайки. Даже в это военное время люди в тылу радовались и огорчались, влюблялись и рожали детей, ходили в кино и строили планы на будущее. В медицинской амбулатории аэропорта по-прежнему работал зубной врач, принимавший пациентов, а в клубе устраивались танцы, и девчонки с приборостроительного завода бегали через 2-ю Ельцовку танцевать с техниками и лётчиками. По воспоминаниям очевидцев, местная танцплощадка считалась одной из лучших в городе.
О победе в войне Новосибирск узнал не из газетных статей и сводок Информбюро, а из радостного женского крика. В корпункте Совинформбюро (на третьем этаже здания областной библиотеки по улице Советской) стоял телетайп. В шесть часов утра дежурная приняла телеграмму о безоговорочной капитуляции Германии. Не в силах сдержать эмоции, она подскочила к окну, распахнула его и закричала на всю улицу: «По-бе-да!!!!!!»
Из Новосибирска началась массовая реэвакуация: люди уезжали восстанавливать освобождённые от немцев города и села. Возвращались предприятия, театры, музеи, картинные галереи. Старенькое здание аэровокзала едва вмещало в себя отдел перевозок с регистрацией пассажиров, небольшой зал ожидания и крошечный ресторан на несколько столиков.
На втором этаже располагались рабочие кабинеты для служащих и медсанчасть. Аэропорт трудился в полную силу, и вдруг в один из обычных рабочих дней кто-то обратил внимание на плоский деревянный ящик. Уже месяц лежал он в багажном отделении, забытый хозяином на территории аэропорта. Дежурный доложил о происшествии начальнику, тот распорядился: «Вскрывайте!» Позвали рабочего с топором, и он аккуратно отодрал верхние доски. В ящике обнаружилась написанная маслом картина с изображением летнего парка. В правом нижнем углу полотна стояла подпись: «А. Киселёв, 1906».
— Что делать будем? — спросил начальник аэропорта.
— Согласно инструкции следует выставить на продажу, — отрапортовал дежурный.
— К чёрту инструкции! — решил шеф, уж больно понравился ему пейзаж. — Повесьте на стену, пусть пассажиров радует. Может, владелец увидит и объявится.
Десять лет пейзаж украшал аэровокзал, но владелец его так и не объявился. В 1956 году московский фотокорреспондент, скучая в ожидании рейса, сфотографировал картину. А в Москве показал фотоснимок знакомому специалисту из Третьяковской галереи.
— Боже мой! — схватился тот за голову. — Киселёв! На стене какого-то провинциального вокзала!