Одиночное плавание. Как стихотворение «Пьяный корабль» Артюра Рембо стало символом поэзии

Tilda Publishing
КУЛЬТУРА
Сергей Самойленко

Этим летом неожиданно для себя я перевёл «Пьяный корабль» Артюра Рембо, стихотворение, которое меня заворожило, когда мне было примерно столько же, сколько и автору, когда он его написал. В этом маленьком эссе я пытаюсь рассказать и о Рембо, и об этом стихотворении, и о том, зачем его переводить заново.
Оксана Ефременко, арт-директор театра «Старый дом».
Жан Николя Артюр Рембо в октябре 1871 года. Фотография Этьенна Каржа, wikimedia.org
Сто пятьдесят лет назад шестнадцатилетний французский подросток, живущий в маленьком провинциальном городке, написал стихотворение, которое сегодня считается одним из безусловных поэтических шедевров, когда-либо созданных в мире. Даже люди, далёкие от поэзии, почти наверняка хоть что-то слышали и об этом стихотворении, и о его авторе. А уж те, кто сами пишут стихи, обязательно расскажут в подробностях — но в основном об удивительной судьбе автора, который в шестнадцать начал писать стихи, а в девятнадцать бросил, успев создать несколько десятков гениальных текстов, изменивших поэзию и вошедших в историю.

О Рембо и его поэзии созданы тома исследований, объёмом многократно превосходящие им написанное, биография его изучена буквально по дням и часам, произведения разобраны по косточкам, он стал героем романов, о нём сняты фильмы, его стихи переведены на всевозможные языки — и продолжают переводиться снова и снова. И тем не менее остаётся загадкой и он сам, и его стихи. И «Пьяный корабль» в особенности.

Попробуем разобраться, почему.
Считается, что это стихотворение из ста двенадцатисложных строк (так называемый александрийский стих) Рембо написал в своём родном Шарлевиле в конце лета 1871 года и послал его Полю Верлену. Тот прочитал его, пришёл в восторг и пригласил Рембо в Париж.
Там юный поэт прочитал это стихотворение на ужине компании маргинальных поэтов и художников, называющих себя Vilains Bonshommes, что переводят как «Дрянные мальчишки», но можно перевести и как, допустим, «Мерзкие чувачки». Стихотворение вызвало единодушный восторг.
Оксана Ефременко, арт-директор театра «Старый дом».
Drunk Ark. Работа Сергея Лачинова, wikimedia.org
Вскоре после этого Рембо уводит Верлена из семьи, они путешествуют в Бельгию и Англию, жена и тёща пытаются вернуть Верлена в семью, любовники ссорятся, Верлен стреляет в Рембо и попадает на два года в английскую тюрьму. А Рембо бросает поэзию, путешествует сначала по Европе, потом отправляется в Африку, стихов больше не пишет и даже не вспоминает о них, пытается заниматься бизнесом, в конце концов заболевает и умирает в тридцать семь лет.
А Верлен между тем в 1883 году то ли по памяти, то ли по автографу, то ли по записи, сделанной на том самом ужине «плохих ребят», публикует «Пьяный корабль» сначала в журнале «Лютеция» (старое имя Парижа), а потом в сборнике «Проклятые поэты».
С этого и начинается поэтическое плавание в бессмертие.
Оксана Ефременко, арт-директор театра «Старый дом».
Верлен и Рембо (крайние слева) на собрании «Мерзких братишек». Картина Анри Фантен-Латура «Уголок стола», 1872 год. Фото: wikimedia.org
Стихотворение признано практически официально одним из прекраснейших написанных на французском языке — Поль Клодель, Луи Арагон, сюрреалисты, кто только не восторгался этим текстом, занявшим место и в школьной программе, и в поэтических антологиях, в том числе той, которую составил Жорж Помпиду, будучи действующим президентом Франции. (Вы можете представить президента страны, составляющего поэтическую антологию? Я — с трудом.)

О чём же речь в этом длинном, путаном, сбивчивом, хаотичном стихотворении? Говоря презренной прозой, о плавании корабля без команды, своего рода «Летучем голландце», который носится по волнам морей и океанов по прихоти ветров и течений.
Точнее, само стихотворение написано от имени этого корабля, опьянённого свободой плыть куда он хочет, которого носит и швыряет от арктических широт до африканских тропиков, и все сто строк, то есть 25 катренов, — яркие, причудливые, то отчётливые, то зашифрованные, то ясные, то алогичные картины этого путешествия.
Что поражает в «Пьяном корабле»? Кроме самого факта, как никогда не видевший моря подросток написал длинное стихотворение о корабле, нашпигованное специфической терминологией, соединяющее реальность с фантастикой.
Необычность и сложность метафор, широчайший лексический диапазон, безупречное владение формой и бесстрашное расшатывание и раскачивание, казалось, устойчивого александрийского стиха.
Рембо, наплевав на версификационные каноны, смело передвигает цезуру с середины строки на другие стопы и использует анжамбеман, то есть позволяет невиданные до сих пор вольности, ни у кого из предшественников не встречалось ничего подобного, тем более у бывших тогда в зените славы романтиков и парнасцев.
Оксана Ефременко, арт-директор театра «Старый дом».
Рембо в поисках вдохновения. Набросок Поля Верлена. Фото: wikimedia.org
Это потрясает и сегодня, а как это действовало на современников, в особенности собратьев по перу, — можно только догадываться. Если искать приблизительные аналогии в отечественной поэзии — наверное, так воспринимались стихи молодого Маяковского. К тому же и вёл себя Рембо не менее вызывающе: с компанией плохих парней-«зютистов» (от французского междометия zut, то есть «чёрт возьми!») он вскоре рассорился насмерть, на одном из ужинов во время чужого поэтического выступления он напился, скандалил и орал «Merde!» — за что и был выставлен вон.
За полторы сотни лет «Пьяный корабль», кажется, разобран литературоведами и любителями досконально — и тем не менее хватает тёмных мест и белых пятен и в тексте, и в обстоятельствах создания.
Нет единодушия в вопросе датировки — в самом ли деле Рембо написал стихотворение в Шарлевиле и послал Верлену или сочинил его уже в Париже? По какому списку Верлен опубликовал текст? Если по памяти, можно ли доверять ей?

Положим, это может показаться не столь важным (хотя филологи не согласятся). Но и в самом тексте до сих пор есть не расшифрованные убедительно места. Лучше всего изучены источники стихотворения — сухопутный мальчик вдохновлялся прочитанными книжками, и ничего удивительного, что основным референсом стал только что вышедший роман Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой» с красочными описаниями подводного путешествия на «Наутилусе». Но и кроме этого, сегодня хрестоматийного, детского чтения, в «Пьяном корабле» полным-полно цитат и отсылок — к «Путешествию» Бодлера (мальчик внимательно читал скандального поэта), «Легенде о старом мореходе» Кольриджа, романам Фенимора Купера об индейцах, рассказам Эдгара По, произведениям Леконта де Лиля, Теофила Готье, Виктора Гюго и многих других, что делает стихотворение одним из самых сложных для комментирования поэтических текстов.
Оксана Ефременко, арт-директор театра «Старый дом».
Артюр Рембо в Африке в 1883 году. Фото: wikimedia.org
«Пьяный корабль» переводили настоящие поэты. Например, английский перевод Drunken Boat редактировал Самюэль Беккет. А уж на русский кто только ни пытался его перевести. В сети без труда отыщется полтора десятка, если не больше, переводов — начиная с дореволюционного, сделанного Владимиром Эльснером, и первого советского, пера Давида Бродского, до совсем любительских. В числе тех, кто брался за перевод, такие почтенные поэтические имена, как Павел Антокольский, Владимир Набоков, Бенедикт Лифшиц, Давид Самойлов, Леонид Мартынов, есть перевод одного из членов «южинского кружка» (к которому принадлежал Юрий Мамлеев) эзотерика Евгения Головина.

Есть варианты профессиональных уважаемых переводчиков Михаила Кудинова и Евгения Витковского — последний даже написал большое эссе о сложностях перевода «Пьяного корабля», перечислив восемь «капканов», поджидающих переводчика в «лабиринте» этого стихотворения, в основном сосредоточившись на трудностях точной передачи морских терминов, но увы, версия этого авторитетного переводчика, составителя монументального тома «Век перевода», автора множества замечательных переложений с разных языков, косноязычна, вычурна и неубедительна…

О ляпах, ошибках, неверно понятых тёмных местах, косноязычии и нелепостях в русских переводах можно написать объёмный разбор, частично, впрочем, такие попытки делались, и самые курьёзные ошибки были отмечены. Например, стаи гиппопотамов, эскортирующих корабль, а не чёрных морских коньков, как в оригинале, — созвучно, но не одно и то же.
Самые яркие в поэтическом плане переводы страдают тем, что к тексту Рембо отношение имеют, мягко говоря, косвенное, а те, где переводчики старались быть точными, беспомощны поэтически.
Непосвящённый может удивиться: зачем же уважаемые мастера брались за эту головоломную задачу, не имея практически никаких шансов решить её?
Можно ответить, что именно поэтому, потому что невозможно.
«Пьяный корабль» больше, чем стихотворение, это некий Грааль для переводчиков, философский камень, для создания которого нужны не только версификационная обученность, профессиональное мастерство, квалификация, но и некая алхимическая магия, волшебство, чудо, иначе ничего не получится, из свинца не родится золото, корабль не поплывёт, стихотворение не полетит.

Есть миф, сложившийся вокруг «Пьяного корабля» и его автора за полторы сотни лет, и он гипнотизирует поэтов, он поражает начинающих стихотворцев, едва взявшихся за перо, — Генри Миллер во «Времени убийц», большом эссе, посвящённом Рембо, рассказывает о своей детской заворожённости этими стихами. Другой американец, Эдмунд Уайт, вспоминает, насколько чувствовал в Рембо родственную душу, когда примерно в том же возрасте приехал в Нью-Йорк, — с той разницей, что не рискнул посвятить себя поэзии. Думаю, подобное чувство испытывали многие, особенно начавшие сочинять стихи.
Оксана Ефременко, арт-директор театра «Старый дом».
Летучй Голландец. Картина Альберта Пинкхэма Райдера, 1896 год. Фото: wikimedia.org
Я, в свои шестнадцать лет ни с того ни с сего ощутив себя поэтом и поняв, что именно этим и буду заниматься всю жизнь, узнал о Рембо и «Пьяном корабле» из ниоткуда, из воздуха — больше неоткуда, никто в моём кругу стихов не писал и про Рембо мне сказать не мог, даже учительница французского языка. Миф, что там говорить, живёт где хочет и действует неизвестным науке способом. Поэтому я, прогуливая школу, отыскивал в городской библиотеке разные варианты перевода и вчитывался, силясь проникнуть в текст, почувствовать то, что составляло сердцевину этого мифа, — неудержимый порыв к свободе бунтующего подростка, ощущающего себя не таким, как все.
Да что там! Лет в семнадцать я написал стишок, который назывался, стыдно вспомнить, «Судно с похмелья», — не дай бог он где-нибудь сохранился.
Я вчитывался в то время в переводы Мартынова, Самойлова, Кудинова и Стрижевской — и, кажется, даже тогда мог допридумать, довообразить, что там на самом деле в оригинале, в то время недоступном — и потому, что французского текста до выхода тома билингвы в «Радуге» ещё не было, и потому, что мой французский был жалок и убог. Потребовалось двадцать лет, чтобы я смог прочесть, наконец, это стихотворение, и ещё двадцать, чтобы, прочитав сотни детективов и переведя два десятка французских пьес, современных и классических, я вдруг почувствовал, что внутри что-то щёлкнуло, сработал неизвестно почему какой-то триггер — и стихотворение само собой начало переводиться (читайте перевод Сергея Самойленко на Искрах).
Сейчас, задним числом, я знаю, что помогло, что щёлкнуло и сработало неизвестным науке образом. В какой-то момент мои нынешние знания языка и стихотворные умения (в своих стихах совершенно не использующиеся) вдруг сомкнулись, высекая искру зажигания, с воскресшими детскими ощущениями видевшего только раз в жизни море сухопутного подростка, любимым чтением которого были романы Жюля Верна, Стивенсона, Фенимора Купера, — о, я помню как сейчас том с «Красным корсаром» из собрания сочинений, взятый у одноклассника на неделю, зелёный в оранжево-золотых разводах, со схемой трёхмачтового парусника на последних страницах и обозначением всего такелажа, разбуди меня тогда среди ночи — и я бы мог ответить, как называются все паруса и части судна!
Мне кажется, это главное, из-за этого всё и случилось — и получилось.
Мне кажется, что этот корабль плывёт.
Артюр Рембо

Пьяный корабль

Перевод: Сергей Самойленко


Пока спускался я вниз по бесстрастным рекам,
Почувствовал себя свободным от бичёв.
Рой краснокожих с гиканьем свирепым
К раскрашенным столбам пришпилил моряков.

Я безразличен стал к командам, грузам вашим —
Фламандское зерно, английское ль сукно.
Когда закончили возиться с экипажем,
Куда хочу меня теченьем понесло.

И я сквозь дикий плеск неистовых приливов,
Как мозг ребёнка глух ещё позавчера,
Бежал! И в хаосе с триумфом горделивым
Отчаливали полуострова.

Шторм пробуждал меня, благословляло море,
На волнах танцевал я дюжину ночей
Легко, как поплавок, над вечной бездной горя,
Вдали от глупых глаз портовых фонарей.

Сладка, как детворе вкус недозрелых яблок,
В сосновый корпус мой зелёная вода
Влилась, ломая руль, отшвыривая якорь,
Смывая пятна рвоты и вина.

С тех пор купаюсь я в поэме океана,
Вдыхая звёзды, пью как молоко лазурь;
Задумчивый мертвец порой, бледнея пьяно,
Спускается на дно, качается внизу.

Пока горячка дней, делирий слёз и соли
Замедливают ритм в сиянье синевы,
Огромнее стихов и крепче алкоголя
В нас бродит горечь рыжая любви.

Познал я вечера, течения, глубины,
В разрывах молний мне открылись небеса,
Возвышенный рассвет, как вспорох голубиный,
И то, что человек мечтал увидеть сам.

Я видел вдалеке, как, ужасом запятнан
Мистическим, закат застывший был лилов,
В античной драме так актёры в акте пятом
Вдруг ощущают дрожь катящихся валов.

В зелёном сне ночей, слепительнее снега,
Свет целовал в глаза уснувшие моря,
И небывалый ток бежал по жилам неба,
Как певчий фосфор синь, желтее, чем заря!

Я месяцами ждал, как истеричным стадом
На приступ шел прибой, бодая злобно риф,
Потом ложился ниц у стоп Марии, взглядом
Одним лишь укрощён, строптивый нрав смирив.

Немыслимых Флорид сады мне были рады,
Смешав глаза пантер и райские цветы,
Над горизонтом вод тугие вожжи радуг
И бирюзовых волн пасущихся гурты!

Я видел, как бурлят застойные болота,
Увязший в тростниках гниёт Левиафан,
Как штиля посреди вдруг смерч водоворота
Обрушивает в бездну океан!

Волн перламутр, льда серебро, небес жаровня!
Угрюмых бурых бухт уродливая мель,
Где блохи и клопы в благоуханье вони
Жрут жадно заживо гигантских змей.

Я детям показать хотел бы, как дорады
Поют и чешуёй сверкают золотой.
Баюкает отлив, и делает крылатым
Волшебный ветер рваный парус мой.

Устав от поясов, измучен полюсами,
Укачивает зыбь меня под всхлипы волн.
Опутан корпус мой подводными цветами,
И я как женщина коленопреклонён…

Почти как остров стал, помётом птиц загажен,
На палубе моей устроивших базар.
И раком пятясь, в трюм сквозь бреши такелажа
Утопленник поспать вплывал, как в дортуар!

Зарос морской травой, блуждал, меняя галсы,
Шторм зашвырнул меня в безжизненный эфир,
Ни монитор в броне, ни парусники Ганзы
Не смогут взять каркас мой пьяный на буксир;

Свободный, я летел в тумане фиолета,
Как стену, небеса дырявил невзначай,
Стряхнув, как конфитюр, — о, лакомство поэтов! —
Сопливую лазурь и солнечный лишай.

Я в электрических бежал лунул ожогах,
Эскорт морских коньков сопровождал мой спринт.
Пока июль вбивал дубиною жестоко
В воронку пламени небес ультрамарин;

Я чувствовал Мальстрём за пятьдесят миль с лишним,
Я Бегемота рёв во время течки знал!
Ткач вечной синевы, лазури неподвижной,
По парапетам я Европы заскучал!

Архипелаги звёзд! Без счёта острова их
Безумный небосвод над головой открыл:
— Есть ли во тьме, где ты в изгнании дремлешь, стаи
Золотокрылых птиц, о мощь грядущих сил? —

Как много плакал я! Рассвет внушает ужас,
Жестоко солнце и луна горька,
Саднит, пьяня, любовь и распирает душу.
Разбейся в щепки, киль! Прощайте, берега!

Как лужу, жалко мне Европу вод стоячих,
Черна и холодна, но в сумерках весной
На корточки присев, пускает грустный мальчик,
Как мотылька, кораблик хрупкий свой.

Я больше не могу, до нег, о волны, лаком,
В кильватере идти гружёного купца,
Глядеть, пройдя сквозь строй надменных флагов,
В плавучих тюрем страшные глаза.


1871

поделитесь статьей