«Портреты в движении» с Антоном Веселовым. Август. Неделя 4
Tilda Publishing
СОБЫТИЯ
Антон Веселов
Сергей Самойленко
поэт, переводчик
поэт, переводчик
Сергей Самойленко. Фотография предоставлена автором
Поэт и переводчик Сергей Самойленко перевёл стихотворение французского поэта Артюра Рембо «Пьяный корабль», написанное в конце лета 1871 года в Шарлевиле. Это одно из самых известных и значительных произведений Рембо, а также одно из немногих, которыми он сам был доволен.
«Пьяный корабль» (Le Bateau ivre) на русский кто только ни переводил — Павел Антокольский, Владимир Набоков, Давид Самойлов, Леонид Мартынов, Михаил Кудинов. Это самые известные.
Всего, наверное, не менее двух десятков авторов брались переложить это сбивчивое неровное стихотворение на русский — но получались либо талантливая отсебятина, либо беспомощное косноязычие.
Известнейший переводчик Евгений Витковский написал целый трактат о трудностях перевода некоторых мест «Пьяного корабля», уделив особое внимание морским терминам и за дело раскритиковав предшественников. Он и сам не смог удержаться и представил свой перевод — совершенно напрасно. Самойленко тоже готов написать какой-нибудь текст о смыслах шедевра Рембо (благо изучил всевозможные комментарии французских филологов) и о русских его переводах.
«Есть стихи, которые ты узнаёшь в юности, и они потом сопровождают тебя всю жизнь, ты их читаешь, перечитываешь, знаешь наизусть, но внезапно понимаешь уже чуть ли не в старости. Про «Пьяный корабль» Артюра Рембо я узнал, наверное, раньше, чем про творчество Мандельштама, лет в пятнадцать, и с тех пор всё старался понять, что же такого в этом длинном стихотворении, написанном шестнадцатилетним подростком.
Я пытался пробиться сквозь разные переводы, потому что оригинала в пределах досягаемости не было, да если бы он и нашёлся, прочитать я его тогда не был бы способен. Потом «Радуга» издала в 1988 году том билингвы, и я долго со словарём расшифровывал тёмные метафоры, так нисколько и не приблизившись к пониманию смысла, хотя звучание — худо-бедно прочитать я мог — завораживало.
Я постепенно довёл свой французский до приличного уровня, прочёл сотни французских детективов, перевёл два десятка комедий, классических и современных, — и вдруг, после Верлена, Аполлинера и Бодлера, дошла очередь и до Рембо.
«Есть стихи, которые ты узнаёшь в юности, и они потом сопровождают тебя всю жизнь, ты их читаешь, перечитываешь, знаешь наизусть, но внезапно понимаешь уже чуть ли не в старости. Про «Пьяный корабль» Артюра Рембо я узнал, наверное, раньше, чем про творчество Мандельштама, лет в пятнадцать, и с тех пор всё старался понять, что же такого в этом длинном стихотворении, написанном шестнадцатилетним подростком.
Я пытался пробиться сквозь разные переводы, потому что оригинала в пределах досягаемости не было, да если бы он и нашёлся, прочитать я его тогда не был бы способен. Потом «Радуга» издала в 1988 году том билингвы, и я долго со словарём расшифровывал тёмные метафоры, так нисколько и не приблизившись к пониманию смысла, хотя звучание — худо-бедно прочитать я мог — завораживало.
Я постепенно довёл свой французский до приличного уровня, прочёл сотни французских детективов, перевёл два десятка комедий, классических и современных, — и вдруг, после Верлена, Аполлинера и Бодлера, дошла очередь и до Рембо.
То есть понадобилось 45 лет, чтобы внезапно в голове сложилась первая строка — и стихотворение стало раскручиваться.
Вдруг стало понятно, откуда выросло стихотворение Рембо, сухопутного мальчика — из чтения романов о пиратах и морских приключениях, о дальних странах и кровожадных дикарях. И это срезонировало с моим детским и подростковым чтением — Стивенсоном, Фенимором Купером, Жюлем Верном… Внутри очнулся сухопутный мальчик, выросший в Сибири, откуда до ближайшего моря как до неба, читавший с фонариком под одеялом о дальних плаваниях, — и узнал в авторе «Пьяного корабля» родственную душу.
Артюр Рембо
Пьяный корабль
Перевод: Сергей Самойленко
Пока спускался я вниз по бесстрастным рекам,
Почувствовал себя свободным от бичёв.
Рой краснокожих с гиканьем свирепым
К раскрашенным столбам пришпилил моряков.
Я безразличен стал к командам, грузам вашим —
Фламандское зерно, английское ль сукно.
Когда закончили возиться с экипажем,
Куда хочу меня теченьем понесло.
И я сквозь дикий плеск неистовых приливов,
Как мозг ребёнка глух ещё позавчера,
Бежал! И в хаосе с триумфом горделивым
Отчаливали полуострова.
Шторм пробуждал меня, благословляло море,
На волнах танцевал я дюжину ночей
Легко, как поплавок, над вечной бездной горя,
Вдали от глупых глаз портовых фонарей.
Сладка, как детворе вкус недозрелых яблок,
В сосновый корпус мой зелёная вода
Влилась, ломая руль, отшвыривая якорь,
Смывая пятна рвоты и вина.
С тех пор купаюсь я в поэме океана,
Вдыхая звёзды, пью как молоко лазурь;
Задумчивый мертвец порой, бледнея пьяно,
Спускается на дно, качается внизу.
Пока горячка дней, делирий слёз и соли
Замедливают ритм в сиянье синевы,
Огромнее стихов и крепче алкоголя
В нас бродит горечь рыжая любви.
Познал я вечера, течения, глубины,
В разрывах молний мне открылись небеса,
Возвышенный рассвет, как вспорох голубиный,
И то, что человек мечтал увидеть сам.
Я видел вдалеке, как, ужасом запятнан
Мистическим, закат застывший был лилов,
В античной драме так актёры в акте пятом
Вдруг ощущают дрожь катящихся валов.
В зелёном сне ночей, слепительнее снега,
Свет целовал в глаза уснувшие моря,
И небывалый ток бежал по жилам неба,
Как певчий фосфор синь, желтее, чем заря!
Я месяцами ждал, как истеричным стадом
На приступ шел прибой, бодая злобно риф,
Потом ложился ниц у стоп Марии, взглядом
Одним лишь укрощён, строптивый нрав смирив.
Немыслимых Флорид сады мне были рады,
Смешав глаза пантер и райские цветы,
Над горизонтом вод тугие вожжи радуг
И бирюзовых волн пасущихся гурты!
Я видел, как бурлят застойные болота,
Увязший в тростниках гниёт Левиафан,
Как штиля посреди вдруг смерч водоворота
Обрушивает в бездну океан!
Волн перламутр, льда серебро, небес жаровня!
Угрюмых бурых бухт уродливая мель,
Где блохи и клопы в благоуханье вони
Жрут жадно заживо гигантских змей.
Я детям показать хотел бы, как дорады
Поют и чешуёй сверкают золотой.
Баюкает отлив, и делает крылатым
Волшебный ветер рваный парус мой.
Устав от поясов, измучен полюсами,
Укачивает зыбь меня под всхлипы волн.
Опутан корпус мой подводными цветами,
И я как женщина коленопреклонён…
Почти как остров стал, помётом птиц загажен,
На палубе моей устроивших базар.
И раком пятясь, в трюм сквозь бреши такелажа
Утопленник поспать вплывал, как в дортуар!
Зарос морской травой, блуждал, меняя галсы,
Шторм зашвырнул меня в безжизненный эфир,
Ни монитор в броне, ни парусники Ганзы
Не смогут взять каркас мой пьяный на буксир;
Свободный, я летел в тумане фиолета,
Как стену, небеса дырявил невзначай,
Стряхнув, как конфитюр, — о, лакомство поэтов! —
Сопливую лазурь и солнечный лишай.
Я в электрических бежал лунул ожогах,
Эскорт морских коньков сопровождал мой спринт.
Пока июль вбивал дубиною жестоко
В воронку пламени небес ультрамарин;
Я чувствовал Мальстрём за пятьдесят миль с лишним,
Я Бегемота рёв во время течки знал!
Ткач вечной синевы, лазури неподвижной,
По парапетам я Европы заскучал!
Архипелаги звёзд! Без счёта острова их
Безумный небосвод над головой открыл:
— Есть ли во тьме, где ты в изгнании дремлешь, стаи
Золотокрылых птиц, о мощь грядущих сил? —
Как много плакал я! Рассвет внушает ужас,
Жестоко солнце и луна горька,
Саднит, пьяня, любовь и распирает душу.
Разбейся в щепки, киль! Прощайте, берега!
Как лужу, жалко мне Европу вод стоячих,
Черна и холодна, но в сумерках весной
На корточки присев, пускает грустный мальчик,
Как мотылька, кораблик хрупкий свой.
Я больше не могу, до нег, о волны, лаком,
В кильватере идти гружёного купца,
Глядеть, пройдя сквозь строй надменных флагов,
В плавучих тюрем страшные глаза.
1871
Пьяный корабль
Перевод: Сергей Самойленко
Пока спускался я вниз по бесстрастным рекам,
Почувствовал себя свободным от бичёв.
Рой краснокожих с гиканьем свирепым
К раскрашенным столбам пришпилил моряков.
Я безразличен стал к командам, грузам вашим —
Фламандское зерно, английское ль сукно.
Когда закончили возиться с экипажем,
Куда хочу меня теченьем понесло.
И я сквозь дикий плеск неистовых приливов,
Как мозг ребёнка глух ещё позавчера,
Бежал! И в хаосе с триумфом горделивым
Отчаливали полуострова.
Шторм пробуждал меня, благословляло море,
На волнах танцевал я дюжину ночей
Легко, как поплавок, над вечной бездной горя,
Вдали от глупых глаз портовых фонарей.
Сладка, как детворе вкус недозрелых яблок,
В сосновый корпус мой зелёная вода
Влилась, ломая руль, отшвыривая якорь,
Смывая пятна рвоты и вина.
С тех пор купаюсь я в поэме океана,
Вдыхая звёзды, пью как молоко лазурь;
Задумчивый мертвец порой, бледнея пьяно,
Спускается на дно, качается внизу.
Пока горячка дней, делирий слёз и соли
Замедливают ритм в сиянье синевы,
Огромнее стихов и крепче алкоголя
В нас бродит горечь рыжая любви.
Познал я вечера, течения, глубины,
В разрывах молний мне открылись небеса,
Возвышенный рассвет, как вспорох голубиный,
И то, что человек мечтал увидеть сам.
Я видел вдалеке, как, ужасом запятнан
Мистическим, закат застывший был лилов,
В античной драме так актёры в акте пятом
Вдруг ощущают дрожь катящихся валов.
В зелёном сне ночей, слепительнее снега,
Свет целовал в глаза уснувшие моря,
И небывалый ток бежал по жилам неба,
Как певчий фосфор синь, желтее, чем заря!
Я месяцами ждал, как истеричным стадом
На приступ шел прибой, бодая злобно риф,
Потом ложился ниц у стоп Марии, взглядом
Одним лишь укрощён, строптивый нрав смирив.
Немыслимых Флорид сады мне были рады,
Смешав глаза пантер и райские цветы,
Над горизонтом вод тугие вожжи радуг
И бирюзовых волн пасущихся гурты!
Я видел, как бурлят застойные болота,
Увязший в тростниках гниёт Левиафан,
Как штиля посреди вдруг смерч водоворота
Обрушивает в бездну океан!
Волн перламутр, льда серебро, небес жаровня!
Угрюмых бурых бухт уродливая мель,
Где блохи и клопы в благоуханье вони
Жрут жадно заживо гигантских змей.
Я детям показать хотел бы, как дорады
Поют и чешуёй сверкают золотой.
Баюкает отлив, и делает крылатым
Волшебный ветер рваный парус мой.
Устав от поясов, измучен полюсами,
Укачивает зыбь меня под всхлипы волн.
Опутан корпус мой подводными цветами,
И я как женщина коленопреклонён…
Почти как остров стал, помётом птиц загажен,
На палубе моей устроивших базар.
И раком пятясь, в трюм сквозь бреши такелажа
Утопленник поспать вплывал, как в дортуар!
Зарос морской травой, блуждал, меняя галсы,
Шторм зашвырнул меня в безжизненный эфир,
Ни монитор в броне, ни парусники Ганзы
Не смогут взять каркас мой пьяный на буксир;
Свободный, я летел в тумане фиолета,
Как стену, небеса дырявил невзначай,
Стряхнув, как конфитюр, — о, лакомство поэтов! —
Сопливую лазурь и солнечный лишай.
Я в электрических бежал лунул ожогах,
Эскорт морских коньков сопровождал мой спринт.
Пока июль вбивал дубиною жестоко
В воронку пламени небес ультрамарин;
Я чувствовал Мальстрём за пятьдесят миль с лишним,
Я Бегемота рёв во время течки знал!
Ткач вечной синевы, лазури неподвижной,
По парапетам я Европы заскучал!
Архипелаги звёзд! Без счёта острова их
Безумный небосвод над головой открыл:
— Есть ли во тьме, где ты в изгнании дремлешь, стаи
Золотокрылых птиц, о мощь грядущих сил? —
Как много плакал я! Рассвет внушает ужас,
Жестоко солнце и луна горька,
Саднит, пьяня, любовь и распирает душу.
Разбейся в щепки, киль! Прощайте, берега!
Как лужу, жалко мне Европу вод стоячих,
Черна и холодна, но в сумерках весной
На корточки присев, пускает грустный мальчик,
Как мотылька, кораблик хрупкий свой.
Я больше не могу, до нег, о волны, лаком,
В кильватере идти гружёного купца,
Глядеть, пройдя сквозь строй надменных флагов,
В плавучих тюрем страшные глаза.
1871
поделитесь статьей
Не забудьте подписаться
Хотите узнавать о выходе новых статей на «Искрах»? Подпишитесь на рассылку и будьте в курсе самых свежих культурных и научных событий города.