История FPRF. Часть 2. Что-то совсем другое

М. Г.: В начале это была 100%-ная инструментальная электроника с прямой бочкой, глитчевым треском и пэдами. Первый альбом 2.5 D Sketch был закончен в 2005-м и несколько лет гулял по локальным сетям, пока не был выпущен в 2008-м на CD силами московского инди-лейбла 299 Records.

Е. Г.: Цифровая запись давала практически неограниченные возможности — тут главное вовремя остановиться и двигаться дальше. С первым альбомом мы решили долго не мудрить.

М. Г.: А вот потом нас вновь начало тянуть к живой игре. Мы стали покупать серьёзные инструменты и звуковое оборудование, слушать много шугейза и построка. Пример Hot Zex и Punk TV показывал, как можно совмещать электронику и гитары. Можно сказать, что эти группы были тогда некой ролевой моделью, и, кстати, очень нас поддерживали.

На фоне всего этого мы начали искать барабанщика, что оказалось практически безнадёжным делом. Все «профессиональные» ударники в округе были упёртыми рокерами, а нам эти «казаки-банданы-косухи» были совершенно параллельны, начиная лет с 14. Я уже не говорю о разнице музыкальных вкусов. В итоге мы решили пойти другим путём. У нашей подруги был младший брат Данил (Шаромов. — В. К.), который только-только начинал играть на ударных. Мы ему предложили присоединиться к группе, потому что поняли: легче вырастить своего барабанщика, чем найти «готового» со стороны.

Е. Г.: Да! И когда у нас появились барабаны, FPRF превратилась в рок-группу.

Следующим нашим шагом стало приглашение в группу Антона Глебова на роль вокалиста и клавишника. Мы практически не знали его до этого, но услышав первые записи проекта Space Holliday Rocks, были полностью покорены и предложили ему попробовать записать что-то вместе. В итоге на треке Inhabitant появились вокал Антона и семплы, которые он срезал с какой-то пластинки. Результат нам очень понравился, и мы решили продолжать вместе.

М. Г.: Очень долго — 6 лет. Он вышел на Hopneck Sound в 2012-м. Это был первый виниловый релиз этого лейбла, и как бывает у людей неопытных, наш друг, хозяин лейбла, напечатал какое-то колоссальное количество копий.

М. Г.: 500. Сейчас такие тиражи печатаются только когда предзаказ подтвердит нужную цифру. За эти годы альбом почти разошёлся, но несколько копий ещё лежат в московском Digstore.

Е. Г.: Некоторые треки были написаны, когда FPRF был ещё дуэтом. Потом появился барабанщик, и мы стали адаптировать эти треки уже под живую группу. Каждый из четырёх участников теперь приносил свои идеи, а мы учились их органично сочетать. Аранжировки развивались, проект становился всё более зрелым. Мы пробовали разные новые инструменты, студии, звукоинженеров — в итоге даже добрались до Москвы, где записывались Hot Zex и Punk TV. А помнишь ли ты, что записывал Rhodes Piano?

Е. Г.: Мы пришли писать гитары и басы, но увидели там винтажный Rhodes, на котором и записали с тобой экспромтом по очереди много дорожек в разные треки. Кстати, некоторые из них попали в финальный микс и интересно отразились на звуке альбома — такой вот неожиданный поворот.

Е. Г.: Я люблю слушать музыку альбомами, с началом и концом — ценю концептуальную законченность.

Не думаю, что у нас были какие-то конкретные ориентиры, мы воспринимали эту пластинку как самостоятельное произведение, лишённое определённых влияний. Единственным чётким требованием было высокое качество записи — альбом должен был отличаться по звуку от наших предыдущих лоу-фай записей.

М. Г.: В общем, FPRF превратились в рок-группу, и причиной этой трансформации, на мой взгляд, было то, что бэкграунд, условно говоря, у нас был рокерский. Видимо, та гитарная школа позади не давала спокойно жить.

Е. Г.: Но в итоге перфекционизм, который был на втором альбоме, сошёл на нет. Следующие релизы мы писали вживую, не обращая внимания на незначительные косяки, печатали на кассетах маленькими тиражами и продавали их через Bandcamp.

Е. Г.: Во-первых, все наши релизы, по сути дела, всегда были самиздатом. У FPRF никогда не было лейбла, который бы серьёзно занимался не только продажами музыки группы, но и её карьерой в целом.

М. Г.: Эти два года оказались очень продуктивными, что было неожиданно для нас самих, ведь в 2012-м Антон переехал в Питер. Но через год он неожиданно вернулся на несколько месяцев, а у нас к тому времени уже было много музыкальных идей, которые мы довольно быстро оформили в новые треки. Их запись прошла очень легко и быстро — за два дня. Сведение потребовало больше времени, но в итоге в декабре 2015-го на кассетах вышел наш последний альбом 87% Chill.

М. Г.: Ну вот на последнем альбоме была песня Parks, которая неплохо завирусилась. Сейчас посмотрим, что там на Spotify — ничего себе, 25 тысяч прослушиваний. Надо же, у FPRF ещё есть тут какие-то слушатели…

Е. Г.: Зачастую там нет сложного текста — суперабстрактные повторяющиеся две строчки, фонетически хорошо ложащиеся на основную фонограмму. Но иногда в песнях даже рассказывается какая-то история. Например Parks — про прогулку в парке, а This is What We Talk About со второго, «амбициозного», альбома — про то, как человек улетает в космос и знает, что, скорее всего, не вернётся на Землю.

М. Г.: Сложно представить ситуацию, в которой мы соберёмся все вместе и снова будем играть ту же музыку. Но ревизией архивов вполне можем заняться...

Е. Г.: Да, у нас есть неизданные импровизационные записи, которые мне очень нравятся. В целом же история с группой закончилась органически. Сперва мы росли: дуэт, трио, квартет...

М. Г.: ...и я считаю, что рост группы, не только количественный, но и творческий являлся главным её достижением.

Е. Г.: Потом Антон уехал в Питер, а тремя годами позже Данил — в Москву. Какое-то время мы с Мишей ещё музицировали вдвоём, а наш последний концерт под вывеской FPRF мы сыграли в декабре 2016-го, кстати, с тобой, когда ты на несколько дней прилетал в Новосибирск из Нью-Йорка. А после отъезда Миши в 2017 году в Питер cтало окончательно понятно, что в том виде, в котором FPRF существовал, его больше нет.

М. Г.: Конечно, можно репетировать онлайн, но для меня группа всегда была про дружбу и единение, а музыка — ещё одной формой общения и братства.

Е. Г.: Вот я сейчас открыл Apple Music, и мне в принципе всё нравится, и обложки, и музыка — эстетических и музыкальных претензий нет.

М. Г.: Даже если то, что сейчас происходит с моей музыкой в текущих звуковых, временных и географических координатах, назвать скромным признанием — всё равно это дичайший андерграунд. И даже это немногое пришло уже в зрелом возрасте, когда мне почти сорок.

Е. Г.: Успешность — это вообще очень относительная категория, да и какие у неё критерии? Фидбэк приходит в разных формах: мне часто пишут слова поддержки в соцсетях, порой приглашают принять участие в каких-то ивентах, или, например, как с фильмом «Сталь-Городъ» — попадание в шорт-листы и получение наград на фестивалях. Работа с видео в моей жизни появилась как дополнительный творческий инструмент, но потом всё больше стала превращаться в средство для зарабатывания денег и рутину.

Правда, сейчас я стараюсь даже в коммерческих работах делать только то, что интересно мне самому, поэтому и появляются такие проекты, как «Сталь-Городъ». Но музыка всё равно была и остаётся у меня на первом месте.

М. Г.: Конечно, сегодня уже нет тех эмоций, которые были 20 лет назад. Я стал относиться ко всем музыкальным поворотам спокойнее — это просто моя жизнь. Сейчас для меня важнее удовольствие в момент создания музыки, чем фидбэк после релиза или концерта. Открыта новая глава.

На самом деле, где-то лет пять назад я почувствовал: то, что мы тогда делали, начало терять свою актуальность — и для меня, и вообще в целом. Причём вскоре после нашей конечной остановки многие отечественные шугейз-группы (например, Pinkshinyultrablast или Blankenberge) получили известность — сейчас у них есть армии поклонников, менеджеры, бесконечные гастроли и распроданные релизы. И это очень здорово!

Но сегодня мне кажется, что эта музыка — пройденный этап. В настоящий момент мне как музыканту она совершенно неинтересна и в целом неактуальна. Беседуя сейчас, я понял: для нашей музыки, которой мы занимаемся всю жизнь, плохо то, что мы всё время пытаемся открывать что-то новое, кардинально менять курс, переходить из жанра в жанр. Поправлюсь — для музыки хорошо, для наших карьер плохо. Мне как музыканту переход от шугейза к world music кажется совершенно естественным движением, но с точки зрения рынка это игра против правил.