Прохожие самого русского города в Китае недоуменно поднимали головы, останавливались и переглядывались друг с другом. А со стороны мельниц продолжал плыть угрюмый низкий звук. Прошло пять минут… десять…. пятнадцать… И только через четверть часа гудок, наконец, смолк.

Ещё не старый — всего 53 года! — коммерсант скончался на рабочем месте в 20 часов 35 минут. Смерть была скорой и неожиданной — от кровоизлияния в мозг. На следующий день в харбинских газетах были напечатаны некрологи, а в час дня от дома Кагана на углу Полицейской и Артиллерийской улиц большая траурная процессия из родственников и коллег по работе проводила Аарона Иосифовича в последний путь.

В Ново-Николаевске (тогда уже Новосибирске) о смерти бывшего земляка газеты ничего не сообщили. Новые владельцы его дома на углу Гудимовской и Гондатти (теперь Коммунистической и Урицкого) в день похорон бывшего хозяина занимались своими рутинными делами — решали производственные вопросы потребительской кооперации, обсуждали очередную партийную чистку и предстоящий добровольно-принудительный поход в кинотеатр «1-й совкино» на премьеру документального фильма «Сегодня», совместной постановки «Союзкино» (Москва) и «Вельтфильма» (Берлин) о жизни в СССР и загнивающей Америке. Да и сам дом теперь было не узнать — из светлого одноэтажного купеческого особняка он превратился в скучное (если не сказать угрюмое) серое двухэтажное здание.

Аарон Иосифович Каган родился в 1878 году в Двинске. Девятнадцатилетним парнем он уехал в Сибирь и довольно скоро поднялся на торговле хлебом, осев в бурно растущем Ново-Николаевске. Стал одним из основателей мукомольного бизнеса в городе, ворочал миллионами и эшелонами отгружал алтайский хлеб в западные губернии России и на экспорт за границу через тихоокеанские порты. Кагану принадлежал контрольный пакет акций «Алтайской фабрично-промышленной компании» стоимостью 410 тысяч рублей, он состоял пайщиком экспортной фирмы «Русско-китайское товарищество» и был избран председателем Русско-английской торговой палаты.

Большое и светлое здание в классическом стиле с элементами барокко и зимним садом.

Каменные крылья дома разлетались в стороны от перекрёстка и на первый взгляд казались симметричными: девять окон, вход с улицы в дом, а вслед за ним — въезд под каменную арку во двор. Но если приглядеться, то часть по улице Гондатти была чуть длиннее за счёт небольшого открытого пространства с колоннами между дверью и воротами.

Начало улицы Гудимовской, где поселилась семья хлеботорговца, горожане прозвали «еврейским кварталом»: по соседству с Каганом проживали другие еврейские предприниматели — Мирович, Розенфельд, Бейлин. Характеристика эта была изрядным преувеличением: иудеи селились по всему Ново-Николаевску и компактных национальных общин не создавали. Но на одной улице их дома действительно могли жаться друг к другу, образуя общее пространство, — причиной тому были религиозные иудейские законы. Барнаульский исследователь Е. З. Гончарова (Алтайский государственный университет) выявила любопытный способ визуализации жилых домов, принадлежавших сибирским евреям [1].

Связан он с религиозными догмами о субботних пределах, обозначающих место, в пределах которого верующий обязан находиться в субботу. Жизнь последователя ортодоксальной иудейской веры строго регламентировалась, и выходить в субботу за ограждение своего двора он права не имел, а выносить или вносить что-либо тем более.

«Тогда внос и вынос предметов из каждого дома во двор и наоборот не будет являться действием, запрещённым в субботу» [2].

В Европе, где городская территория изначально была ограничена соседними землями феодалов, жилые дома горожан любой веры и национальности тёрлись стенами друг о друга. Но для Сибири это было совершенно не характерно — здесь здания стояли свободно. Даже самые последние развалюхи в трущобах Нахаловки — и те имели хотя бы клочок, но свободы. Иное дело — особняки еврейских предпринимателей, обязанных хотя бы формально, «для посторонних», соблюдать законы о субботних пределах.

Российская смута, начатая февральской революцией 1917 года и продолженная октябрьским переворотом, очень скоро переросла в гражданскую войну. Дожидаться её окончания Каган не стал и, оставив свой особняк, весьма предусмотрительно эмигрировал вместе с домочадцами в Харбин, где давно уже вёл коммерческие дела. И, возможно, тем самым спас себя и родных не только от большевиков, но и от жесточайшей эпидемии тифа, унесшей в 1919–1920 годах десятки тысяч жизней горожан.

Но даже по самым высоким ценам многих продуктов просто не было из-за развала снабжения, из-за разрушенных предприятий, из-за запрета частной экономической инициативы. Даже дрожжи в городе выдавались по талонам.

«Настоящим доводится до сведения населения, что в лавках Потребительского общества производится выдача сухих дрожжей 1 катег. талон № 30, 2 катег. талон № 11 по 1/4 фунта на карточку независимо от рационов» [3].

Не работала электростанция. «Электросвет будет! — успокаивала местная газета «Дело революции». — По имеющимся справкам, электрическая городская станция уже закончила свой ремонт и в ближайшие дни будет пущена в ход. Электрическое освещение будет дано для города с 1 августа. В первую очередь будет дана энергия для военных, медицинских, советских учреждений. В частные же квартиры электросвет будет дан только по удовлетворении поименованных организаций. Ввиду недостатка топлива и арматуры общая дача энергии будет ограничена» [4].

Ко всему этому добавились перепады погоды: майскую жару сменил град величиной с голубиное яйцо, а затем сильные заморозки в конце июня, почти полностью уничтожившие урожай овощей. Назревал голод — и он разразился в 1921 году.

Тем временем его особняк в Ново-Николаевске, занятый кооператорами «Синкредсоюза», власти национализировали и передали часть помещений народному музею (ныне — Новосибирский краеведческий музей). «Дело революции» сообщало горожанам:

«Новониколаевск обогащается новым могучим рассадником серьёзных (общих и технических) знаний — Народным музеем, устроенным Отделом Народного Образования при содействии других Советских учреждений. Музей помещается на углу Гондатти и Гудимовской в доме «Синкредсоюз». 6 комнат его отведены под отделы: мироведения, биологии, соунологии, техники, добывательной и обрабатывающей промышленности и прикладным искусствам» [5].

Загадочная «соунология» наверняка удивила читателей газеты, и они едва не сломали головы, гадая, что оно обозначает. Разгадка оказалась проста и банальна — полная неопытность наборщика.

В той старой заметке ничего не говорилось о первом директоре музея Владимире Александровиче Анзимирове — великом энтузиасте своего дела, давно мечтавшем о собрании музейных редкостей в Ново-Николаевске. Устаревшее к нашему времени слово «мироведение» не просто так стоит первым в перечислении отделов музея: Анзимиров был убеждён, что знакомство горожан с окружающим миром (от кладовых Земли до тайн глубокого космоса) есть основная и главная его задача.

«Музей открыт от 9-ти до 3-х часов вечера, все дни, кроме понедельников, когда намечено производить ремонт, освежать и пополнять коллекции, — сообщала газета. — В музее около 10-ти тысяч предметов, но чтобы он вырос в учреждение, со всех сторон отображающее местную жизнь и природу и стал действительно учителем широких масс; необходимо не только дальнейшее непрерывное пополнение музея самими трудящимися, но приближение его к селам и деревням. <...> Остаётся пожелать ему всяческого успеха».

В 1926 году, после того как музей съехал из бывшего дома Кагана, хозяева-кооператоры (теперь это был Сибкрайсоюз потребительских кооперативов) решили надстроить второй этаж и изменить внешний вид фасада. Всё, что украшало дом, было смыто волной революционного практицизма — все эти буржуазные пилястры, кронштейны под карнизами, богато украшенные аттики и балюстрады, арочные обрамления наличников. Лёгкое и белоснежное здание приобрело тяжёлый, мрачный и угрюмый вид.

Интересовался ли Аарон Иосифович Каган судьбой «каменного подарка» на своё тридцатилетие? Вполне возможно.

Какой бы железный занавес ни скрывал Советский Союз от остального мира, временами и он становился достаточно прозрачным, чтобы разглядеть то, как менялись прежняя жизнь и прежние города. Всего нескольких лет не дожил хлебный король Ново-Николаевска до момента, когда его каменные палаты передали городскому родильному дому № 1.

Счастливой оказалась судьба купеческого особняка, спрятавшегося под надстроенным этажом на перекрёстке улиц Урицкого и Коммунистической. Построенный с любовью, он теперь отдавал эту любовь маленьким новосибирцам: так подарок хлеботорговца Аарона Иосифовича Кагана себе на день рождения обернулся подарком на день рождения многих тысяч горожан.