Город Солнца Томмазо Кампанеллы.
Города будущего, взгляд из прошлого, часть 2

Удивительное сходство Города Солнца итальянского монаха Томмазо Кампанеллы и цитадели государства Гондор в трилогии «Властелин колец» Джона Толкиена замечают нечасто. Да и многие ли современные читатели интересуются сочинениями средневековых утопистов о счастливой жизни в далеком коммунистическом будущем?

Толкиенисты со своей стороны считают, что нет никаких свидетельств тому, что великий англичанин читал великого итальянца. И всё же, всё же…

А теперь посмотрим описания городов.

Вот Крепость Солнца у Толкиена: «Ибо в семь ярусов был выстроен Минас Тирит, врезан в гору на семи уровнях и окружён семью стенами. Нижние, Великие Врата внешней стены обращены были на восток, следующие — на четверть окружности к югу, третьи — на столько же к северу, и так до седьмых ворот. Мощёный подъём к цитадели сворачивал то налево, то направо — и, проходя над Великими Вратами, всякий раз пронизывал сводчатым туннелем исполинскую скалу, разделявшую надвое все ярусы, кроме первого. <...> Воистину неприступна была эта крепость, не по зубам никакому супостату, доколе оставались у неё защитники; разве что враги зашли бы с тыла и взобрались по кручам Миндоллуина к узкому перешейку между горой и крепостью на высоте пятой стены. Но перешеек был надёжно укреплён и ограждён по краю западного ущелья; а в пустынной седловине, в склепах и усыпальницах, покоились прежние властители Гондора, князья и наместники» [1].

А вот описание Города Солнца у Кампанеллы: «На обширной равнине возвышается высокий холм, на котором и расположена большая часть города; многочисленные же его окраины выходят далеко за подошву горы, размеры которой таковы, что город имеет в поперечнике свыше двух миль, а окружность его равна семи. Благодаря тому, что лежит он по горбу холма, площадь его больше, чем если бы он находился на равнине.

И город так, право, выстроен, что если бы взят был приступом первый круг, то для взятия второго понадобилось бы употребить вдвое больше усилий; а для овладения третьим — ещё того больше. Итак, чтобы захватить каждый следующий, надо было бы постоянно употреблять вдвое больше усилий и труда.

Таким образом, если бы кто задумал взять этот город приступом, ему пришлось бы брать его семь раз. Но, по-моему, невозможно взять и первый круг: настолько широк окружающий его земляной вал и так укреплён он бастионами, башнями, бомбардами и рвами» [2].

Но при всём внешнем сходстве обитатели двух этих городов находились на противоположных полюсах общественного устройства. Жизнь в Городе Солнца скорее напоминала картины из мрачных антиутопий Джорджа Оруэлла, с той лишь разницей, что Оруэлл либо ужасался этим, как в романе «1984», либо иронизировал, как в «Скотном дворе».

Название города у Кампанеллы не имеет никакого отношения к звезде нашей системы. Солнце — это верховный правитель, устанавливающий законы и следящий за их строгим исполнением. Ему помогают ещё трое — Мощь, Мудрость и Любовь.

По указанию Мудрости толстые городские стены на всех семи уровнях расписаны обучающими граффити. Здесь можно увидеть подробную карту Земли, изображения и описания различных её областей, математические фигуры и формулы, породы рыб и животных, виды ремёсел и прочую подобную информацию. По сути, город Кампанеллы — это каменная энциклопедия гигантских размеров и одновременно огромный трудовой лагерь, где свободы меньше, чем чая в чайной ложке:

Четыре раза в год счастливые жители солнечной общины меняют свои одежды, распределением которой ведают специальные хранители. Зато вся одежда для её носителей абсолютно бесплатна.

На трапезу они собираются в столовых, и «каждому полагается своя салфетка, миска, похлёбка и кушанье». Впрочем, как верно подметил Джордж Оруэлл в «Скотном дворе», «все животные равны, но некоторые животные более равны, чем другие». Так и у Кампанеллы: «Должностные лица получают большие и лучшие порции, и из своих порций они всегда уделяют что-нибудь на стол детям, выказавшим утром больше прилежания на лекциях, в учёных беседах и на военных занятиях. И это считается одной из величайших почестей».

Ленин писал в своё время, что социализм – это учёт и контроль:

За триста лет до Ленина монах-коммунист Кампанелла задачу распределения жизненных благ решил более кардинально — до распределения людей: «Ни одна женщина не может вступать в сношение с мужчиной до девятнадцатилетнего возраста; а мужчины не назначаются к производству потомства раньше двадцати одного года или даже позже, если они имеют слабое телосложение. Правда, иным позволяется и до достижения этого возраста сочетаться с женщинами, но только или с бесплодными, или же с беременными, дабы не довести кого-нибудь до запретных извращений.

Пожилые начальники и начальницы заботятся об удовлетворении половых потребностей более похотливых и легко возбуждающихся, узнавая об этом или по тайным их просьбам, или наблюдая их во время занятий в палестре.

Однако же разрешение исходит от главного начальника деторождения — опытного врача, подчинённого правителю Любви.

При повторном преступлении наказание увеличивается вплоть до смертной казни.

Те же, кто воздерживается от совокупления до двадцати одного года, а тем более до двадцати семи, пользуются особым почетом и воспеваются на общественных собраниях. Когда же все, и мужчины, и женщины, на занятиях в палестре, по обычаю древних спартанцев, обнажаются, то начальники определяют, кто способен и кто вял к совокуплению и какие мужчины и женщины по строению своего тела более подходят друг другу; а затем, и лишь после тщательного омовения, они допускаются к половым сношениям каждую третью ночь.

Вечером приходят мальчики и стелют им ложа, а затем их ведут спать согласно приказанию начальника и начальницы. К совокуплению приступают, только переварив пищу и помолившись Богу небесному».

Но что делать, если вдруг влюбился?

Правитель Города Солнца не был столь суров, чтобы запретить такое прекрасное чувство, как любовь!

«Ежели какая-нибудь женщина не понесёт от одного мужчины, её сочетают с другим; если же и тут она окажется неплодною, то переходит в общее пользование, но уже не пользуется почётом, как матрона, ни в Совете по деторождению, ни в храме, ни за столом».

Тех, кто совершил тяжёлые проступки, ждали суровая кара и лицемерные слёзы и молитвы сограждан: «Смертная казнь исполняется только руками народа, который убивает или побивает осуждённого камнями, и первые удары наносят обвинитель и свидетели. Палачей и ликторов у них нет, дабы не осквернять государства. Иным дается право самим лишать себя жизни: тогда они обкладывают себя мешочками с порохом и, поджегши их, сгорают, причём присутствующие поощряют их умереть достойно. Все граждане при этом плачут и молят Бога смягчить свой гнев, скорбя о том, что дошли до необходимости отсечь загнивший член государства».

Одно из самых ужасных — желание женщины выглядеть красивее своего естества: «Они подвергли бы смертной казни ту, которая из желания быть красивой начала бы румянить лицо, или стала бы носить обувь на высоких каблуках, чтобы казаться выше ростом, или длиннополое платье, чтобы скрыть свои дубоватые ноги. Но и при всем желании ни одна не могла бы там этого сделать: кто стал бы всё это ей доставать?»

В 1605 году у жены тюремщика родился сын Джованни Альфонсо Борелли — личность довольно известная в Неаполе, астроном и математик. Всю жизнь Борелли преследовали слухи, что он внебрачный сын Томмазо Кампанеллы.

Родился автор «Город Солнца» в семье бедного сапожника в 1568 году. С детства он был склонен к мистике, и, попав в юности под влияние печально известного оккультиста Авраама, на всю жизнь увлёкся астрологией. Через несколько лет Авраама сожгли на костре в Риме, а его ученик отсидел в разных тюрьмах в общей сложности 27 лет.

В конце концов его объявили сумасшедшим и поселили в тюрьме жить в облегчённом режиме под присмотром тюремщика Алонзо. Ну а дальше тюремщик не уследил за собственной женой, и в результате род Кампанеллы, возможно, не прервался.

Находясь в тюрьме, монах-астролог и написал «Город Солнца» — возможно, из его мрачной камеры общество всеобщего распределения виделось и справедливым, и счастливым. Однако из нашего будущего мы разглядываем эти узкие улицы с одинаково одетыми горожанами, вся радость которых — бесконечный труд за плошку с общего стола и возможность поменять раз в полгода вторую спальню на первую, через увеличительное оруэлловское стекло. Сквозь это стекло прекрасно видно, какова настоящая цена равенству и благоденствию общества распределения.

Потому что общим должен быть только дух. Тот самый дух общих убеждений и общих идеалов, который создал Братство кольца. А общие жёны и общие дети — это что-то с другой стороны гондорской границы. Там, где всегда тьма, и освещает эту тьму только Всевидящее Око Саурона.