4338 год князя Одоевского.
Города будущего, взгляд из прошлого, часть 5

Главный герой футурологической книги Владимира Одоевского был настолько впечатлён чучелом вымершей к его времени лошади, что не замедлил расспросить о ней смотрителя музея:

«— Можно ли верить тому, что люди некогда садились на этих чудовищ?
— Хотя на это нет достоверных сведений, — охотно пояснил смотритель, — но до сих пор сохранились древние памятники, где люди изображены верхом на лошадях.

Китайский студент на некоторое время задумался, но, видимо, мысль о том, что можно ездить на животных, претила ему своей абсурдностью.

— Не имеют ли эти изображения какого-нибудь аллегорического смысла? — предположил он. — Может быть, древние хотели этим выразить победу человека над природою или над своими страстями?
— Как же тогда объяснить слова «конница» или «конное войско» в древних рукописях? — тут же возразил смотритель. — Сверх того, посмотрите, — сказал он, показывая поднятую ногу чучела с куском ржавого железа, прибитого гвоздями к копыту, — вот одна из драгоценнейших редкостей музея; посмотрите: это железо прибито гвоздями, следы этих гвоздей видны и на остальных копытах. Здесь явно дело рук человеческих.
— Для какого же употребления могло быть это железо?
— Вероятно, чтоб ослабить силу этого страшного животного, — заметил смотритель.
— А может быть, их во время войны пускали против неприятеля; и этим железом могли наносить ему больше вреда?
— Ваше замечание очень остроумно, — отвечал учтивый учёный, — но где для него доказательства?

Китаец замолчал.

— Недавно открыли здесь очень древнюю картину, — сообщил работник музея, — на этой картине ноги лошади привязаны к стойкам, и человек молотом набивает ей копыто; возле находится другая лошадь, запряжённая в какую-то странную повозку на колёсах».

Диалог, придуманный русским мыслителем Владимиром Фёдоровичем Одоевским, происходит в Санкт-Петербурге в январе 4338 года от Рождества Христова. Даже нам, жителям века двадцать первого, забывшим о конных сражениях и гужевых повозках, он кажется забавным. Что уж говорить о временах императора Николая I, когда жил и творил автор недописанного романа под рабочим названием «4338-й год. Петербургские письма».

По отцовской линии Одоевский происходил из древнего княжеского рода, по материнской — из крепостных крестьян. Две крайние социальные ветви переплелись в нём столь причудливо, что дали неожиданный результат: в России появился один из самых оригинальных и интересных философов и писателей XIX века. Княжеская ветвь его восходила к Рюриковичам, и Владимир Фёдорович увлекался философией, литературой, географией (он — один из учредителей Русского географического общества) и музыкой.

Он любил необычные музыкальные инструменты: по его заказу был изготовлен кабинетный орган «Себастианон», в котором громкость звука зависела от усилия нажатий на клавиши. Орган не сохранился, и о его устройстве можно только строить догадки. Зато сохранился другой инструмент — энгармонический клавесин (молоточковое фортепиано особого устройства), в каждой октаве которого девятнадцать клавиш вместо привычных двенадцати.

Через два с половиной тысячелетия, в Петербурге будущего, люди по воле Одоевского будут играть и на более удивительных инструментах:

«Я приблизился к моей даме и с удивлением увидел, что она играла на клавишах, приделанных к бассейну: эти клавиши были соединены с отверстиями, из которых по временам вода падала на хрустальные колокола и производила чудесную гармонию. Иногда вода выбегала быстрою, порывистою струёй, и тогда звуки походили на гул разъярённых волн, приведённый в дикую, но правильную гармонию; иногда струи катились спокойно, и тогда как бы из отдаления прилетали величественные, полные аккорды; иногда струи рассыпались мелкими брызгами по звонкому стеклу, и тогда слышно было тихое, мелодическое журчание. Этот инструмент назывался гидрофоном; он недавно изобретён здесь и ещё не вошёл в общее употребление. Никогда моя прекрасная дама не казалась мне столь прелестною: электрические фиолетовые искры головного убора огненным дождём сыпались на её белые, пышные плечи, отражались в быстробегущих струях и мгновенным блеском освещали её прекрасное, выразительное лицо и роскошные локоны; сквозь радужные полосы её платья мелькали блестящие струйки и по временам обрисовывали её прекрасные формы, казавшиеся полупризрачными. Вскоре к звукам гидрофона присоединился её чистый, выразительный голос и словно утопал в гармонических переливах инструмента».

«Крепостные гены» натуры русского мыслителя нашли выход в активной просветительской деятельности среди крестьян — издании и распространении многотысячных тиражей брошюр вроде «Что крестьянин Наум твердил детям по поводу картофеля?» или «Что такое чертёж земли и на что это пригодно?».

Книга осталась незавершённой, но её чрезвычайно интересно читать и в таком виде: с быстротой молнии перевозят пассажиров межконтинентальные электроходы, плывут по небу почтовые аэростаты и пассажирские гальваностаты, каждым из которых управляет отдельный профессор.

Петербург огромен и давно поглотил Москву:

«Пролетая через него, я верил баснословному преданию, что здесь некогда были два города, из которых один назывался Москвою, а другой собственно Петербургом, и они были отделены друг от друга едва ли не степью. Действительно в той части города, которая называется Московскою, и где находятся величественные остатки древнего Кремля, есть в характере архитектуры что-то особенное».

В наше время кажется, что скорее быстрорастущая Москва поглотит город на Неве, но ведь сам процесс писатель предугадал верно: «нерезиновая» столица страны становится всё больше и больше. Удивительно прозорлив оказался потомок древнего рода. Из времён (страшно подумать!) Николая I он увидел многое из того, что предугадать, казалось, совершенно невозможно. Туман времени искажал названия вещей из будущего и их внешний вид, но саму суть Одоевский прозревал гениально.

Он предсказал центральное отопление в русских городах: огромные машины непрерывно «вгоняют горячий воздух в трубы, соединяющиеся с главными резервуарами, а с этими резервуарами соединены все теплохранилища» Северного полушария. Из них тёплый воздух идёт частью в жилые дома и крытые сады, а частью обогревает воздушные дороги.

Он предугадал телефон («между… домами устроены магнетические телеграфы, посредством которых живущие на далёком расстоянии общаются друг с другом») и социальные сети («…сегодня мы получили домашнюю газету от первого здешнего министра… Надобно тебе знать, что во многих домах… издаются подобные газеты; ими заменяется обыкновенная переписка»).

Обязанность вести блоги 44-го века возложена в семьях на дворецкого: «он записывает всё ему сказанное, потом в камере-обскуре снимает нужное число экземпляров и рассылает их по знакомым. <...> В этой газете помещаются обыкновенно извещение о здоровье или болезни хозяев и другие домашние новости, потом различные мысли, замечания, небольшие изобретения, а также и приглашения». Чем же это отличается от современных блогов и социальных сетей? А заодно — камера-обскура от ксерокса?

Даже продолжительные наши зимние каникулы Одоевский предвидел! В России 4338 года — два нерабочих месяца: один в начале года, другой — летом:

«Я забыл тебе сказать, что мы приехали в Петербург в самое неприятное для иностранца время, в так называемый месяц отдохновения. Таких месяцев постановлено у русских два: один в начале года, другой в половине; в продолжение этих месяцев все дела прекращаются, правительственные места закрываются, никто не посещает друг друга».

Место лошадей, за тысячелетия выродившихся в комнатных домашних животных, заняли в транспортной системе Петербурга наземные электроходы и воздушные гальваностаты — огромные воздушные корабли, летающие между странами и городами.

Люди будущего в книге Одоевского освоили ближний космос и наладили постоянные экспедиции на Луну, которая служит «источником снабжения Земли разными житейскими потребностями, чем отвращается гибель, грозящая Земле по причине её огромного народонаселения. Эти экспедиции чрезвычайно опасны, опаснее, нежели прежние экспедиции вокруг света; на эти экспедиции единственно употребляется войско. Путешественники берут с собой разные газы для составления воздуха, которого нет на Луне».

Но, пожалуй, удивительнее всех этих предвидений выглядел замысел князя Одоевского: он планировал написать роман-катастрофу, намного опередив современные голливудские сюжеты о гибели Земли. Поэтому и выбран был именно 4338 год — последний перед столкновением с кометой, по расчётам тогдашних астрономов.

«На воздушной станции я застал русского министра гальваностатики вместе с министром астрономии; вокруг них толпилось множество учёных, они осматривали почтовые гальваностаты и аэростаты, приводили в действие разные инструменты и снаряды — тревога была написана на всех лицах. Дело в том, любезный друг, что падение Галлеевой кометы на землю, или, если хочешь, соединение её с землею, кажется делом решённым; приблизительно назначает время падения нынешним годом, — но ни точного времени, ни места падения, по разным соображениям, определить нельзя».

В нескольких словах Одоевский нарисовал оригинальный сюжет для литературы первой половины XIX века и донельзя банальный для современного Голливуда.

«Я не без удивления заметил по разговорам, что в высшем обществе наша роковая комета гораздо менее возбуждала внимания, нежели как того можно было ожидать. Об ней заговорили нечаянно; одни учёным образом толковали о большем или меньшем успехе принятых мер, рассчитывали вес кометы, быстроту её падения и степень сопротивления устроенных снарядов; другие вспоминали все победы, уже одержанные человеческим искусством над природою, и их вера в могущество ума была столь сильна, что они с насмешкою говорили об ожидаемом бедствии; в иных спокойствие происходило от другой причины: они намекали, что уже довольно пожито и что надобно же всему когда-нибудь кончиться; но большая часть толковали о текущих делах, о будущих планах, как будто ничего не должно перемениться. Некоторые из дам носили уборки a la comete; они состояли в маленьком электрическом снаряде, из которого сыпались беспрестанные искры. Я заметил, как эти дамы из кокетства старались чаще уходить в тень, чтобы пощеголять прекрасною электрическою кистью, изображавшею хвост кометы, и которая как бы блестящим пером украшала их волосы, придавая лицу особенный оттенок».

Жаль, но дела и заботы отвлекли Владимира Фёдоровича от написания первого русского романа-катастрофы. Но невольно возникает вопрос: если он так точно предсказал многое из того, что нас сегодня окружает, то, возможно, был прав и в отношении гибели Земли? Как ни странно, о столкновении с кометой в 4338 году можно совершенно не беспокоиться. И не только потому, что никто из нас не доживёт до этого времени. При всей своей эрудированности Одоевский кометы перепутал: он писал о «Галлеевой комете», а пролететь мимо Земли должна была комета Биэлы — небесное тело, которое распалось, а затем исчезло из поля зрения астрономов ещё при жизни писателя.

Если что и угрожает нашим далёким потомкам, то не столкновение с космической глыбой, а их ужасная еда. Вот типичное меню ресторана в январе 4338 года: крахмальный экстракт на спаржевой эссенции, порция сгущённого азота, ананасная эссенция и бутылка углекислого газа с водородом. Даже не уговаривайте это попробовать!