Юнги на машине времени:

Впрочем, само слово «хобби» к археологии крепится как-то неуклюже, на живую нитку. Потому что хобби в обычном понимании — это что-то домашнее, уютно-игрушечное, затеянное для расцвечивания будней. А будни юных археологов в декорировании не нуждаются — они и так вполне яркие. И это не игра в профессию. Это уже почти профессия. Ну, или её очень реалистичный «пробник».

То, как прозрачна граница между увлечением и научной судьбой, между школьным и академическим миром, особенно заметно на Международной научной студенческой конференции, традиционно проходящей в Новосибирском государственном университете. МНСК-2021 — уже 59-я по счёту. Конференция — почти ровесница НГУ и один из видных его событийных суббрендов. Ещё одной традиционной весенней вспышкой «движухи» в НГУ была Интернеделя. Но она, собственно говоря, не совсем про науку, а про попеть-потусить. Юность, дружба, рок-н-ролл и всё такое. МНСК же — тест-драйв уже вполне настоящей научной жизни. Первый карьерный успех ко многим учёным пришел именно в виде почётной грамоты со штампом НГУ и публикации в итоговом сборнике. Например, спикером и призёром одной из конференций в поздних 80-х был ленинградец Фёдор Двинятин. Остальная страна узнала этого колоритного юношу в другом контексте и формате — как звезду «Что? Где? Когда?» и собирателя Хрустальных сов — буквально через полгода после той конференции.

Вот в такой-то контекст и вписана научная жизнь археологов-школьников.

Для очного участия приехали ребята из Читы, в онлайн-режиме участвуют школьники Якутии и, конечно же, ребята из местных археологических клубов.

— В орбиту МНСК школьники и студенты техникумов попали несколько лет назад, — говорит куратор конференции Дмитрий Бовин, преподаватель школы № 51 и руководитель местного археологического кружка. — Формат полюбился, быстро получил признание и в научной, и в педагогической среде. И, конечно же, у самих детей. Для них конференция — шанс ощутить себя причастным к большому научному миру, к сообществу учёных.

По наблюдениям Дмитрия Бовина, на школьника такая сопричастность действует очень вдохновляюще. Ибо археология — как раз та сфера, где сугубо исследовательский азарт уживается с романтикой. Правда, сами педагоги, занимающиеся детской археологией, призывают своих учеников трезвее оценивать этот флёр: Индиана Джонс и Лара Крофт от быта и типажа реального археолога сказочно далеки.

— Специфика этой науки такова, что у неё есть возрастной ценз — до 14 лет ребёнок может заниматься только «кабинетной» археологией, — поясняет Дмитрий Бовин. — На теоретические, лекционные занятия могут приходить дети, относящиеся к любому олицетворению понятия «школьный возраст», хоть первоклашки. А вот экспедиционные выезды — с 14 лет по согласованию с родителями или опекунами. Допуск строго с этого возраста, ведь это тяжёлая работа в полях, которая школьнику младше 14 лет просто физически не по силам. Да и насчёт 14-летних тоже нужно всё семь раз взвесить — насколько конкретный ребёнок готов к экспедиции, и в физическом, и в моральном смысле. Как бы то ни было, на полевые выезды младших ещё не допускают. Они занимаются обработкой и исследованием материала, собранного старшими коллегами.

И то, что это именно полновесные коллегиальные отношения, без всяких умилительно-сюсюкающих кавычек, по атмосфере конференции ясно буквально с первых минут. Основной массив представленных на МНСК работ — это аналитическая «доводка» материалов, собранных в полномасштабных взрослых экспедициях. Например, читинец Егор Сенотрусов представил исследования культового объекта — группы кладок «Большая Чичатка», обнаруженной в 2001 году, его земляк и однокашник Валерий Степанов — реконструкцию раннесредневекового жилища Усть-Чернинского городища Шилкинской системы, Елизавета Дятлова из новосибирского археологического клуба «Исток 39» проанализировала старобурятское погребение шаманки на острове Ольхон.

К слову, ребята из Читы представляют местный техникум железнодорожного транспорта, чем лихо рвут снобское клише «Да чему их там учат, этих технарей!». Как выясняется, очень даже круто учат.

Дело в том, что многие археологические находки имеют весьма большой зазор от обнаружения до полного научного резюме. Например, проработка того же ольхонского погребения длится с 1960-х годов. Да, шаманка рассказывает о себе неспешно. Впрочем, для археологии такой темп диалога в порядке вещей — тут и так счёт идёт на века.

Столь специфический ритм этой науки для многих юных археологов оказывается неприятным сюрпризом. Ведь записываясь в археологический кружок, многие уже примеряют на себя пыльную коричневую шляпу Индианы Джонса. А оказывается, что приключений не предвидится. Это явление — профессиональная фрустрация и выгорание археологов-дебютантов — было затронуто в исследовании новосибирской участницы секции Екатерины Мальцевой. Да, термин «профессиональная фрустрация» причудливо звучит применительно к детям 8–14 лет (формально-то они вообще ещё вне какой-либо профессии). Но, как ни странно, так оно и есть. В детской археологии многое, «как у больших». В том числе и специфические эмоциональные проблемы. Археологический кружок — это вообще серьёзный выбор для любого школьника. Студия керамики или кружок мягкой игрушки как-то ближе к типажу чисто детского хобби. Они какие-то «более кружковые», что ли. А в археологии всё всерьёз…

Казалось бы, этот аспект работы Екатерины Мальцевой не относится ни к кабинетной аналитике, ни к полевой практике. Тем не менее, именно в контексте такой конференции эта работа ценна и интересна: юным археологам загодя, «на берегу» показывают и горизонты ожиданий, и факторы риска. Например, значительная часть юных археологов просто не дожидается заветного «полевого» возраста. Мол, я-то думал, меня возьмут ковчеги откапывать и с мумиями биться, а я какие-то дурацкие черепки обмеряю. Примечательно, что доля фрустрированных выросла именно в новое время, юные археологи 1970–80-х смотрели и на свое детство, и на лекционно-лабораторные будни гораздо трезвее. Медвежью услугу тут сослужила голливудская популяризация археологии — комиксовая, яркая, со вжух-эффектами и без полутонов. В итоге школьник видит себя не столько учёным, сколько авантюрным героем. Впрочем, это неизбежные издержки масскульта и подростковой пылкости. А в остальном — грех жаловаться.

Сейчас ввиду очень активных раскопок некоторые научные концепции меняются, зримо корректируются. Например, тема появления первого человека в Сибири получила углублённую проработку.

Обживание Сибири — вообще тема референтная, дуплетом демонстрирующая и образовательный тонус говорящего, и уровень эмпатии к территории. Те, кто совсем поверхностно, совсем наобум знаком с курсом истории, отождествляют эту тему только с Ермаком. Мол, до Ермака тут, наверное, и не было ничего. Ну, называют же его «первопроходец Сибири». Он пришёл — и всё появилось. В простодушном воображении таких людей Ермак — где-то между Колчаком и одноименным снегоходом. Более начитанные отождествляют освоение Сибири с V–VI веком, с тюркским каганатом. Те, кто еще продвинутее, — с пазырыкской культурой.

Фактически весь местный археологический научпоп поделился по принципу «до пазырыкских находок» и «после пазырыкских находок». Пазырыкские реликвии дали сибирской археологии взрывной рост популярности. Их яркая пламенная вещественность вызвала долгое и многозвучное эхо. Пазырыкские бело-красные войлоки (нарядные и отлично сохранившиеся) конвертировались во многое — начиная от разработок молодых дизайнеров и заканчивая изощрёнными костюмами спектакля «Снегурочка» в театре «Старый дом». А потом ещё и татарские краеведы подкинули локальную сенсацию. Оказывается, мол, бело-красные кукморские валенки (хит русской моды 1890–1910-х) по рисунку своему — один в один пазырыкские войлоки. Футболочные принты с фестивалей моды, татуировки и бижутерия — эхо было долгим и раскатистым.

В общем, роман начитанных россиян с пазырыкской культурой вспыхнул быстро и горит ровным пламенем. Ну, оно и понятно: скифский этнотип пазырыкских людей славянам куда милее и роднее, нежели хищная красота тюркского каганата.

— Пазырыкская культура — уже довольно хорошо раскрученный мем, — рассуждает Дмитрий Бовин. — Она, скажем так, наиболее зрелищна — это хорошо сохранившиеся мумии, текстиль, войлок. Железный век. А мы говорим о ещё более глубинных слоях, об архаике — эпохе бронзы и камня. И с особым интересом работаем именно в этом сегменте.

— Уникальность школьной секции МНСК в том, что ребята уже работают во взрослом научном контексте, — резюмирует ответственный секретарь секции, кандидат исторических наук, доцент Сергей Алкин. — Я очень благодарен Ольге Эдуардовне Гудовской, директору школы № 51, ставшей уже традиционной площадкой нашей секции. Институт археологии и этнографии плотно сотрудничает со школой. Да, в прошлом году конференция тут не состоялась в очном формате из-за карантина, но научный темп мы не сбили — сохранили его в онлайне. А ученики 51-й школы заняли на МНСК высокие места. И сейчас мы уже смело можем говорить о сложившемся научном тандеме. Эта школа в Стрижах — один из порталов в науку, в сибирскую археологию.