Молись, люби, джазуй

Tilda Publishing

СОБЫТИЯ

Антон Веселов

«У трио есть все составляющие великолепного ансамбля: владение инструментами, взаимодействие, техника в изобилии, но самое главное — это замечательное мелодическое чутьё и широкая душа. Все композиции динамичны и музыкальны, а импровизации просто первоклассные».

Рэнди Брекер, американский трубач, флюгельгорнист и композитор,
наиболее влиятельный современный джазмен.

Антон Ревнюк. Фотография Антона Веселова

Последним аккордом традиционного «Белого фестиваля» стал концерт московской группы LRK Trio с Новосибирским филармоническим камерным оркестром. Оркестровая версия нового альбома «Молитва» явилась и российской премьерой, и коллективным «ля» (музыканты настраивались на хоровое «ля» из зала), провожающим 2022 год.

Фортепианные трио — слабость европейского лейбла ECM, рафинированной публики всего мира и отчасти моя лично. Суховатая «холодная» академическая природа этого джаза «форматирует» голову — мыслительная система начинает работать быстрее. Это музыка идеальна для созерцания. А её коллажная природа позволяет собирать в одно музыкальное полотно лучшие образцы последних двух сотен лет. Обычно в донорах импрессионисты, в частности, Равель, а у LRK Trio зашкаливает количество русской музыки — произведений Мусоргского, Римского-Корсакова и Чайковского.

Музыканты LRK Trio — собрание противоречий. Молоды, но образцово образованы и талантливы. Объединяют поколение Y (Игнату 36, Евгению 38) и моё поколение — X (Антону 47).

Называются джазменами, а по сути создают оркестровые полотна плотного звука с лёгкой примесью электроники — даже если играют втроём.

Выглядят как американские поп-артисты, а играют вполне себе академическую традицию с большим креном в русскую музыку XIX века и приличной дозой импровизации. А ещё всё их «варево» здорово врачует хвори. На концерте пианист и композитор Евгений Лебедев пояснил, почему у меня могла возникнуть ассоциация с музыкотерапией:

— Был период, когда я работал музыкальным терапевтом в доме для пожилых. И тогда я получил самый большой гонорар в своей жизни. Дело было так. Ангажемент у меня — два раза в неделю. Я играл часовые концерты — основательно, но от чека до чека, приработок есть приработок.

После одного такого концерта я быстро собрался, чтобы отправиться домой, но меня остановила одна бабушка. Она призналась, что любит фортепиано, и хотела бы отблагодарить меня за концерт, но у неё нет денег.

«И всё же я пришла сюда не с пустыми руками, — добавила старушка. — У нас был праздник, я сохранила для тебя кусочек торта». И с тех пор это самый большой гонорар в моей жизни.

А ещё она попросила меня в следующий раз сыграть что-нибудь про море. «Я очень хочу попасть на море… но уже не попаду», — добавила она. Меня так тронула эта история, что я написал пьесу о море.

Евгений Лебедев. Фотография Антона Веселова

Все трое музыкантов LRK Trio — авторы. Впрочем, им больше подходит определение «композиторы». Они все создают небылицы. В Бельгии их как-то спросили, что это означает, музыканты пояснили: «Небылица — это сказка, вышедшая из-под контроля».

Их сказочный джаз вышел из берегов и затопил все соседние стили. В этой вот самой небылице «Испания» Чика Кориа запросто мешается с римскокорсаковщиной и рахманиновщиной.

Затопил он и технологические приёмы — не зря одно из посвящений гласит: «Для Антона». Просто потому, что только он способен это сыграть. И посвящение «Мысли о» заместителю директора Новосибирской филармонии Алёне Болквадзе оправданно — без неё не было бы концерта в Новосибирске.

В финале гости исполнили тему из фильма «Раба любви» Эдуарда Артемьева: «Потому что он великий, он из Новосибирска, и ему 85».

После концерта мне удалось задать несколько вопросов двум участникам трио — пианисту Евгению Лебедеву и барабанщику Игнату Кравцову.

— Евгений, у каждого из вас в трио есть этакий кинематографический шарм — как у поп-артистов. На сцене (а особенно на видео) вы принимаете героические позы и выглядите эстетски-небрежно стильными. Смотришь — и видишь скорее хорошеньких музыкантов A-ha (на их музыку вы делали ремейк), чем джазовых обычно довольно брутальных исполнителей. Вслушиваешься в дотошную оркестровку, в оммажи Мусоргскому и Рахманинову — признаёшься себе, что слышишь исполнителей современной академической музыки, пусть и с импровизационным задором. Однако ваш альбом If You Have a Dream был назван Российским союзом музыкальных критиков «Джазовым альбомом года», да и в целом трио признают «самым экспортируемым российским джазом». Вы кто?

— Мы сами давно запутались. Нас называют, кто как хочет. Об этом ещё Раневская говорила, не буду целиком цитировать... И даже на наших афишах редко написано, что LRK Trio — это джаз. Но так как музыка импровизационная, она скорее тяготеет к джазу.

— Импровизации в ваших концертах — сколько процентов?

— Да половина! Конечно, мы любим композиционность. Я, например, обожаю классических композиторов за то, что у них есть стройная форма. Я имею в виду всех — и Римского-Корсакова, и Рахманинова, и Чайковского. Тут я не оригинален — все наши великие мне нравятся. Они мне по душе за то, что у них ясная мелодика, красивая, широкая, русская и при этом стройная форма. Когда всё это складывается вместе — получается цельное восприятие.

То же стараемся делать и в своей музыке. Только плюс импровизация. Пополам. У меня есть сочинённый материал, но внутри него мы чувствуем себя свободно — собственно, как и делали композиторы прошлого.

Только они разрабатывали и записывали, а мы, не записывая, каждый раз стараемся сыграть иначе прямо на концерте.

— Бах на сцене!

— Да, хотелось бы, чтобы как Бах. Недавно смотрел интервью гитариста Пэта Мэтини, и он сказал, что по сравнению с Бахом мы все — неумехи. Причём тут я заменил крепкое словцо. И я с ним согласен. Но мы всё же стремимся к лучшему.

— А статус площадки определяет степень свободы и процент импровизации? Есть вообще разница, играете вы в «Зарядье» или в джаз-баре?

— Нет, мы не меняемся, в этом и проблема. А может, наоборот, в этом наша сила. Чем дальше, тем меньше я чувствую разницу — выходишь ты на сцену клуба или большого зала. Вот недавно мы играли в новом клубе «Синкопа» во Владивостоке. Было очень приятно, камерно, мы с удовольствием там отработали. А на следующий день выступали в филармонии. И это тоже были мы. Мы всегда стараемся хорошо одеваться. И музыку точно не подстраиваем.

Игнат Кравцов. Фотография Антона Веселова

— Игнат, вы играли со многими артистами, выступавшими в Новосибирске. От гитариста Адама Роджерса, который когда-то приезжал с Алексом Сипягиным, до флюгельгорниста Аркадия Шилклопера и саксофониста Игоря Бутмана, регулярно дающих концерты в нашей филармонии. Насколько вы связаны с нашими музыкантами, как оцениваете нашу джазовую школу?

— Я в Новосибирске был раз десять. Приезжал сюда в составе абсолютно разных проектов — например, Сайфуллина (контрабасист и продюсер из Томска. — А. В.) и его звёздных гостей. Играли здесь с пианистом Иваном Фармаковским, перкуссионистом Jared Shaw, саксофонистом Ralph Bowen, тромбонистом Steve Turre. С ними выступали и в Новосибирске, и в Академгородке, и в Томске, и в Абакане, и в Кемерове, и в Красноярске.

Из ваших музыкантов хорошо знаю Женю Серебренникова (пианист, преподаватель. — А. В.) — это мой друг, Колю Панченко (саксофонист. — А. В.). В Томске часто играли с пианистом Гошей Фефеловым. Я застал барабанщика Володю Кирпичёва. Конечно, в Москве часто пересекаемся с бывшим новосибирцем Лёшей Подымкиным (пианист и преподаватель. — А. В.). Знакомы мы и с трубачом Андреем Лобановым.

Вообще, Ростов, Екатеринбург, Новосибирск, Питер — четыре города, которые питают столицу, на вас многое держится!

— Расскажите о проекте Prayer. Это кому приношение, что за молитва?

— Альбом всегда составляется из музыкальных накоплений, каких-то готовых музыкальных пьес. Удивительным образом сложилось так, что и названия большинства песен перекликаются друг с другом. Наверное, это связано с тем, что любой композитор пишет исходя из того, что он проживает, как он воспринимает этот мир, какие чувства и эмоции его переполняют. Судите сами: «Противоречие», «Дорогой отец», «Союз Аполлон», «Молитва». Кажется, эти пьесы на злобу дня. Но музыка родилась задолго до всех последних событий.

— Название пугает, слишком серьёзное. Помню, так назывался диск Миши Альперина. И другие музыканты «Молитвой» обычно маркировали какие-то программные перемены, что-то эпохальное, переход на следующий уровень понимания себя...

— Обычно название альбому дает «ударная» пьеса.

У Жени была композиция Prayer — и мы решили, что она и станет заглавной. Всё с ней согласуется — и в альбоме, и в нашей жизни.

— Расскажите о вашем сотрудничестве с Филармоническим камерным оркестром, нашими солистами и сербским дирижёром Душаном Виличем.

— Это прекрасный оркестр, подготовленный, чуткий, мы все отлично сработались с Душаном. Одно удовольствие играть с такими ребятами! Мы даже подумываем о продолжении… Музыканты показали невероятный профессионализм. И хотя музыка не слишком привычная для академистов — она очень плотно замешана на ритме, — они справились замечательно.

В партитуре были такие моменты, где, скажем, обозначалось соло скрипки — но я его не выписывал, подразумевая, что это будет импровизация, с отсылкой к музыке времён барокко. И сегодня мы услышали каденцию заслуженной артистки России Юлии Рубиной. Это было незабываемо.

Спасибо, Новосибирск!

Юлия Рубина. Фотография Антона Веселова

поделитесь статьей