Луна на закате полярного дня

Сибирь осваивалась нашими предками достаточно бурно, и не менее бурно происходило формирование сибирской общности, которая в процессе становления вбирала в себя невероятное количество культурных, ментальных и генетических компонентов.

Всё это причудливо и непредсказуемо мешалось в бурлящем котле сибирского генеза, сопровождаясь огромным количеством случайностей и парадоксов, в результате чего зародился совершенно особый тип восприятия окружающего — сибирский. Уникальный культурно, но плоть от плоти материнской России.

Сегодня многим сибирякам непросто найти свои корни. Прошедшие столетия незримо угадываются в случайных образах, событиях, звуках, запахах, смыслах, и отклик, который вызывает в тебе подчас постороннее вроде бы явление, — это очень сильное чувство, заставляющее искать себя, свои исторические соответствия и находить их.

Русский Север, с точки зрения официальной историографии, внёс очень серьёзную лепту в формирование сибирской общности. Совершенно очевидные факты: архангелогородцы, холмогорцы, устюжане, вологжане ещё в допетровские времена имели крепкие, уверенные связи с Сибирью — связи, которые строились на торговле. Конечно же, не обходилось и без войсковых операций, сражений, выяснения отношений. Но в освоение Сибири северяне внесли просто фантастический вклад.

К примеру, один только Великий Устюг в отдельно взятом XVII веке дал Сибири сразу двух великих первопроходцев, «охочих людей», как называли их современники, — Ерофея Хабарова и Семёна Дежнёва. Первый обошёл будущие российские границы с юга, второй — с севера.

Поиски себя, своих корней, кроме того, что, несомненно, имеют исторические причины, ещё и безумно интересны. Есть сибиряки, которых Русский Север обезоруживает, приводит в трепет и, несмотря на свою суровость, дарит ощущение конечной станции, дома.

Архангельск, Вологда, Великий Устюг, Кенозерье… То русское, которое здесь сохранилось, сохранилось в своём первозданном виде, в своём чистом истоке — архитектура, традиции, быт, люди с их особой, жизнеутверждающей манерой восприятия мира — бесхитростные, открытые, искренние.

На севере принято дорожить своими традициями. В домах и квартирах поморов, даже в таком урбанизированном городе, как Архангельск, часто можно встретить настенные галереи фотографий, на которых изображены поколения предков, — раньше подобное было и в нашей, сибирской культуре, но сейчас встречается крайне редко.

И эта сбережённость русского, его сохранённость — манит. Это буквально зов крови, зов предков, зов чего-то глубинного, того, что пересиливает огромное количество рациональных аргументов в пользу обратного.

В нашем обществе принято с пренебрежением относиться к допетровским временам, нас учили тому, что российская история устремилась вперёд, в Европу, только в эпоху Петра Первого, а до этого русские влачили жалкое существование — здесь были только лапти, дерюга и отсталость.

В Архангельске есть очень интересный проект, доказывающий, что это не так, — «Товарищество поморского судостроения».

Основатель проекта — Евгений Шкаруба, человек, родившийся в Новосибирске, сформировавшийся здесь как яхтсмен, причём заметная фигура в российском яхтинге, ставший создателем одного из яхт-клубов, коучем, имеющим лицензию на обучение яхтенных капитанов самого высокого уровня, и по-настоящему океанский волк, у которого за плечами кругосветки и трансокеанские переходы. И вот на определённом этапе своей жизни Евгений задался целью восстановить ранние традиционные способы поморского судостроения и судоходства.

Всё начиналось с игры, почти с шутки. Однажды в Архангельском краеведческом музее он обнаружил абсолютно достоверный макет карбаса — раньше у поморов была традиция: когда строится судно, неважно какое по величине — коч или карбас, вместе с «большим» кораблём создаётся двойник, как бы сейчас сказали, миниатюрная модель, которая бережно хранится. И такая модель оказалась в коллекции музея. Евгения она впечатлила, он договорился с руководством музея о возможности с ней поработать.

На Мезени в селе Лешуконское нашёлся мастер, который делает карбасы, но уже современные, под мотор. Настоящий же поморский карбас — это парусно-гребное судно, которое достаточно серьёзно отличается и по геометрии, и по обводам. Тем не менее, на свой страх и риск они решили восстановить настоящую историческую парусно-гребную лодку по музейной модели.

И что особенно интересно, с самого начала это был волонтёрский проект — на строительство первого карбаса собрались энтузиасты со всей страны. С первого же шага большое количество людей откликнулось на просьбу помочь. И карбас удался!

Он с честью выдержал ходовые испытания, причём сразу очень серьёзные — в Белом море. Показал очень высокие результаты, исключительные ходовые качества, достойную маневренность, управляемость, внушительный потенциал лавирования против ветра и достаточно хорошую податливость на гребную работу. Карбас назвали «Вашка» — по имени одной из архангелогородских рек.

Следующий этап — создание поморской шхуны. Этот проект на самом старте, для его реализации нужны годы, но он, несомненно, сбудется благодаря отношению к нему архангелогородцев. Например, Архангельский университет бесплатно предоставил для проекта свою территорию, на которой разместилась верфь с ангарами. Сейчас проект исключительно волонтёрский, но уже сегодня он получил президентский грант, заняв значимое место на культурно-исторической карте современного Архангельска.

На «Вашке» Евгений совершает речные и морские походы, которые зачастую совпадают с историческими, в том числе и допетровскими маршрутами поморов.

Нет более верного способа погрузиться в реальную жизнь своих предков, чем заняться осязаемой, тактильной работой с теми же предметами, формами и приспособлениями, которыми пользовались они. Важно то, что в процессе этой работы, причём идущей в достаточно суровых условиях, раскрывается вся гениальность простоты, которую поморы заложили в своё изобретение.

Карбас прост в конструкции, по большому счёту, это открытая шлюпка на парусах и под вёслами — без рубки, без надстроек, всё на карбасе открыто воздуху.

Он очень прост и недорог в строительстве. Лёгок, что нивелирует навигационные ошибки, которые нередко случаются на известных своей непредсказуемостью северных реках, своенравном Белом море — можно, например, прозевать песчаную мель и без рисков протащить по ней карбас.

Вообще, малый вес корабля — это очень важное преимущество, ведь в процессе освоения Сибири поморам приходилось в том числе волочь суда по суше. В то время были пути, по которым шли реками, а далее, до следующей воды, продвигались по земле. Карбас изначально задумывался под такие походы, при этом его можно было смастерить где угодно и как угодно — русские реки в большинстве случаев окружены лесами, и дерево для постройки судна всегда было под рукой.

Хорошие гребные характеристики давали возможность работать и в штиль, и против течения. Карбас выдерживал грозовые шквалы, штормовой встречный ветер, отлично справлялся с кренами — при этом был весьма остойчив.

Добротная парусность и продуманная организация парусного вооружения позволяли абсолютно уверенно, хорошо, ходко идти на попутных ветрах и лавировать на встречных. Карбас вышел достаточно юрким, подвижным, не зависящим от капризов погоды судном, которое способно идти и рекой, и большой водой Белого моря, которое можно перетаскивать волоком, и которое неприхотливо в изготовлении — «автомат Калашникова» поморского средневековья, незаменимый попутчик для разведки и освоения Сибири.

И вот когда ты доверяешься этому изобретению далёких предков, выверенному многими поколениями «охочих людей», верно и надёжно им служившему… Когда ты спускаешься на воду, начинаешь чувствовать парус, начинаешь работать румпелем, конструкции которого сотни лет, когда ты начинаешь работать вёслами… Когда всё это происходит на Северной Двине по пути от Великого Устюга вниз по течению… Когда ты проходишь мимо архангелогородских деревень, высоких яров, древних церквей, расположившихся поодиночке и группами на берегах… Вот тут-то и появляется то настоящее, ощущаемое всем телом, никем не внушаемое, неподдельное чувство того, что ты русский…

Тогда и просыпается то, что многие называют генетической памятью, что-то такое, что было с тобой всегда, и этот восторг пробуждения ни с чем не сравним!