Океан творчества и вакцинация многообразием

Tilda Publishing
КУЛЬТУРА
Игорь Смольников

Арт-директор международного театрального фестиваля «ХАОС» Оксана Ефременко — об оттенках модернизма, о сложном удовольствии жить в эпоху перемен и о метаморфозах театра.
Оксана Ефременко, арт-директор театра «Старый дом».
Оксана Ефременко, арт-директор театра «Старый дом». Фото Насти Михайловой, предоставлено пресс-службой театра «Старый дом»
— Оксана, у фестиваля «ХАОС» очень занятный темпоритм: задолго до открытия он как бы «давно уже здесь». Зачем проекту такая внушительная разгонная дорожка?
— Предвкушение — это, так сказать, часть атмосферы. «ХАОС» мы проводим во второй раз, в 2019-м у нас тоже была большая превью-программа.
— Как у Фазиля Искандера — «Праздник ожидания праздника»?
— Да, пожалуй, именно так! Само понятие «фестиваль» — это не только конгресс, форум, но и праздник в самом буквальном смысле слова, в исконном латинском значении это слово именно «большой праздник» и означало. А в функциональном смысле — это подготовка зрителей. Ведь форматы на фестивале представлены очень разнообразные. О некоторых проектах надо узнавать, так сказать, на берегу. Не потому, что они какие-то неподъёмные для понимания, а просто к ним надо быть по-зрительски готовым. Ведь «ХАОС» — это не только театральные зрелища из обычного жанрового списка, но и новые форматы, которые часто соединяются с современными практиками визуального и аудиального искусства, с новыми медиа. По большому счету, все сенситивные искусства, ныне существующие.
В режиме анонса «смотрите со следующей недели» с таким объёмом просто не успеешь познакомить людей, люди не успеют это осмыслить. Потому превью — столь важное для нас понятие. Директор «Старого дома» Антонида Александровна Гореявчева, главный режиссёр Андрей Прикотенко, программный директор фестиваля Анастасия Москалёва и я — все мы хотим поделиться с публикой максимально детальной радостью предвкушения.

Кстати, про разгонную дорожку довольно точно. Ведь большое превью — это разогрев арт-среды до «температуры выплавки». Ведь «ХАОС» — это не только чисто театральная привозная программа-смотр, но и порождение арт-продукта из контекста самого города. Привлечение горожан, художников, профессионалов театрального искусства и любителей к генерации контента. Через фестивальное движение, через все искусства, воспринимаемые любыми органами чувств.
— Вспоминается «Интерра» и её ассоциированный фестиваль «Две вороны». Со времён «Двух ворон» столь бурного движения в городе, пожалуй, и не было…
— Да, «Интерру» отлично помню, как и «Двух ворон». Очень яркие и тёплые воспоминания. А в начале двухтысячных ещё был фестиваль независимого театра «Sib-Альтера». Как театральный зритель я во многом сформировалась благодаря именно «Sib-Альтере». Её делала Вика Холодова, это был фестиваль негосударственных площадок — от знаменитого театра Derevo, AXE до первых постановок Ивана Вырыпаева. Было много необычных, крышесносных проектов, удивительных зрелищ. Пожалуй, именно тогда произошла моя «вакцинация» плюралистическим, «хаотическим» театром, не замкнутым в жесткие жанровые рамки. Фестиваль как стиль жизни, фестиваль как процесс изменения взглядов. Не только взглядов на театр, а вообще на многое.
— Не боитесь упрёков в пестроте и всеядности?
— Ни секунды не боюсь! Многожанровость и полифония — это объективная черта «ХАОСа» — фестиваля, ещё и рассчитанного на большую аудиторию. Ведь даже само слово «хаос» — это подвижное, неупорядоченное многообразие. Но структура даже у многообразия есть. Точка отсчёта для нас всё-таки именно театр.

Домашне-стартовая площадка фестиваля — это именно театр, театр «Старый дом». Основную оргработу делают именно специалисты этого театра, с минимумом привлечённых извне людей. Даже Настя Москалёва — она в условном смысле привлечённый специалист, ибо раньше тоже работала в «Старом доме». Сейчас она, можно сказать, вернулась домой.
В общем, драматический театр — концепт-база фестиваля. А его нюансировка — это театр на пересечении с теми арт-трендами, на которые он отзывается и которые ассимилирует. Театр — живой организм. Он всё время впитывает в себя новые виды искусства, новые темы, новые способы высказывания. Например, сегодня традиционный театр очень интенсивно работает с идеей перформативности и процессуальности, когда спектакль не иллюстрирует высказывание художника, но создает равновеликий опыт для всех участников художественной коммуникации.

Поэтому в арт-резиденции у нас предусмотрена серия перформансов. В свою очередь, музыка может входить в драматический театр и становиться его новой плотью. Это видно и в спектаклях «ХАОСа», и на «стародомовском» спектакле «Танцующая в темноте» режиссёра Лизы Бондарь и композитора Николая Попова. У этой же творческой команды будет на фестивале спектакль «Мещане». Это тоже очень интересная работа с саунд-дизайном. На «Танцующей» Коля Попов брал кусочки реальной звуковой среды настоящего завода и перерабатывал всё это в музыку. И это стало материалом для драматизации. А какая первооснова будет у саунд-дизайна «Мещан», пока не скажу. Без спойлеров!
— Если говорить в общем, то театральный мир сейчас в каком тонусе? Понятно, что ни кино, ни диджитал-жанры его не убили. Тем не менее, как он поживает?
— Довольно бодро. Сейчас театр распахнут, открыт миру и жанрам других искусств. Но он таков не всегда. В некоторые эпохи театр замыкался, герметизировался и сохранял сам себя. Но очередной такой эпохи, к счастью, в ближайшие годы не предвидится.
— Новосибирск привычно зовут театральной столицей Сибири, но, согласитесь, тонус этот «плавающий». Был период, когда «театральная столичность» города стала, скажем так, спорной. А каков сейчас этот эпитет — он пафосно-формален или реален?
— Сейчас есть ощущение стабильного тонуса. Аудитория существенно помолодела, тем и арт-модальностей стало больше. Да, аудитория фестивалей, поисковых театров и режиссёров и аудитория, например, новосибирской оперы — не конгруэнтны. «Мы ходим туда посмотреть на имперское величие и красивые костюмы», — говорят многие из «новатовского» сообщества. Это их право. Но для меня музейное величие, тренд на музеефикацию — это в каком-то смысле синоним умирания, синоним «гербаризации» театра.

Театр и музей — это всё-таки разные миры. У нашей оперы, которая всегда являлась символом Новосибирска, был очень горячий тонусный период, когда он был театром-ньюсмейкером, разрывателем шаблонов. Постановки Дмитрия Чернякова были абсолютно выдающимися – «Аида», «Макбет» выводили новосибирскую оперу в ряды первых театров Европы.
— Точно, «Риголетто» в стиле итальянского кинонуара, эпичная «Аида» с фантасмагорической декорацией советского обкома — это было потрясение, настоящее столкновение миров с прорывом в третью реальность…
— Точно. Абсолютно согласна. Это было именно создание миров. А ещё перевод разговора со зрителем из иллюзорной плоскости иных эпох в его личный, нынешний мир. Театр, говорящий с тобой о тебе же, о тебе живом и конкретном — нашей опере эта магия удавалась.

Период, который мы с вами обсуждаем, — это эпоха Бориса Мездрича, так называемый «директорский театр». И Мездрич делал его очень интересно. Возможно, театр-достопримечательность, куда ходят посмотреть на безусловно красивое – тоже концепт, но скорее туристический, чем эстетический. У наших драматических театров, и в «Старом доме» в том числе, стратегия всё-таки другая. Они давно не связаны с понятием «академизм». То, что делают в «Красном Факеле» и «Глобусе», сложно назвать академичностью.
«Первый театр» с приходом директора Юлии Чуриловой во многом ориентируется на экспериментальное, новое. В новосибирском контексте сейчас мне кажется очень важным трендом появление множества негосударственных театров. Появились площадки, где можно работать вне жёсткого продакшен-режима. Это даёт возможность экспериментировать, делать какие-то лабораторные опыты, даже делать что-то необычное, непонятное — то, что сложно назвать спектаклем в привычном смысле слова. Это и перформансы, и какие-то док-проекты, и инклюзивные практики. Такое расширение контекста всем пойдёт на пользу — и тем, кто работает в государственных театрах. Потому что расширение среды, контекста, языка обновляет искусство. И позволяет создавать ещё более живой и личностный диалог со зрителем.
— Театры, как и люди, с разными характерами. Есть театры, застывшие в своем величии. Мол, ещё заслужите нас в своей фестивальной обойме. А есть молодые и открытые ко всякой «движухе». При формировании программы приходилось иметь дело с театрами-снобами?
— Да, есть такие театральные бренды, бронзово-мраморные, тяжеловесные на отклик. Но пока у нас программа складывалась позитивно и динамично. Наверное, название проекта определяет его суть: в имени «ХАОС» вполне отчётливо читается динамика. Многие иностранцы, едва услышав название, реагировали моментально: «О, понятно, какой театр вам тут нужен!»

Все участники прошлого фестиваля хотят приехать снова — по-моему, это весьма красноречивый факт, сам за себя говорящий. А по новым участникам, конечно, есть свои тонкости. Мы довольно долго делаем программу. Это не связано с тем, что какой-то из коллективов некоммуникабелен. Это сама суть события налагает нюансы. Скоординировать огромное количество людей, да ещё и в период пандемии, привезти их, обустроить быт — ну, это такое дело, заведомо непростое. Не сказала бы, что в этом деле есть какие-то подводные камни, но процесс этот объективно трудоёмкий.
— Как ковид-фактор в этом году действует?
— Он никуда не делся, увы. Потому в этот раз мы не стали делать очную зарубежную программу. Да, мы можем договориться о привозе каких-то интересных зарубежных спектаклей, но карантинный фактор может вмешаться самым причудливым образом и всё задуманное обнулит.

Надеюсь, через два года мы сделаем третий «ХАОС» уже безоговорочно международным, без всяких условностей. А в этом году зарубежная программа представлена в онлайн-формате. По онлайну у нас будет отдельный анонс.
— Кто в российской части драйверы?
— Если отвечать по этому принципу, ответ будет иерархичным — с делением на хедлайнеров-«главзвёзд» и «всех остальных». Мне не хочется мыслить иерархично, предпочитаю изоматично. Или хаотично. Если выделять хедлайнеров, картина будет пирамидальная. А «ХАОС» — это не фигура, а субстанция. Пространство и субстанция в нём.
— Что-то вроде лемовского Соляриса?
— Точно! Такой одушевлённый океан, океан творчества. Боле того, я надеюсь, что и сам формат фестиваля будет переменчивым. Надеюсь, из года в год мы будем меняться, не станем повторять сами себя. В этом году мы используем жанр мегафестиваля — макрожанр, в котором очень много разных событий. И шоу-кейсы, и арт-резиденции, и привозная программа — все они объединены между собой, как объединены и элементы программы. В четыре темы, которые мы выделили благодаря статье Славоя Жижека, — Информация, Этика, Тело и Экология. И эти темы откликаются внутри спектаклей.
— Оксана, как вы относитесь к инклюзивному театру? Он ближе к искусству или всё-таки к реабилитационным процедурам? Я видел некоторые инклюзивные проекты, и слёзы там наворачивались отнюдь не от катарсиса, а от неловкости зрелища…
— Думаю, все индивидуально. Работа актеров без особенностей здоровья тоже может вогнать в мучительную неловкость. Здесь важен неспекулятивный и трезвый подход – именно как творению, как арт-проекту.

Кстати, у нас будут инклюзивные спектакли. Как раз в шоу-кейсе негосударственного новосибирского театра «Инклюзион».
— Понятно, что иерархическая подача не совсем справедлива, но, тем не менее, что бы вы назвали «гвоздями» нынешнего «ХАОСа»?
— Нас интересует драматический театр в его разных проявлениях — как он соединяется с практиками других искусств, как переизобретает себя. Очень интересно увидеть нестандартные формы работы драматических артистов. В этом смысле я могу посоветовать спектакль «Бесы» Константина Богомолова. Конечно, его советовать в сугубо рекламном смысле смешно — он заведомо привлекает внимание, билеты были раскуплены сразу. Там интересно, как он добивается психологически подробной, детальной игры без привлечения привычной «переживательной» школы. Очень любопытная работа с артистами. Дело не в звёздной известности актеров, а в том, что на них, нетривиально существующих на сцене, очень любопытно будет посмотреть.
А совсем другой полюс театра — спектакль «Артём Томилов», поставленный… Артёмом Томиловым. Да, именно так, о себе. Это — жанр автофикшн, который сейчас очень популярен и в художественной литературе, и в публицистике, и в журналистике. Я рассказываю о личном опыте, но в художественной форме, в то же время с предельно искренней интонацией. Корни жанра автофикшн — ещё в «Исповеди сына века». То есть романтики активно продвигали эту идею, ей весьма много лет. Но с начала 2010-х она все больше захватывает умы – авторов романов, эссе, как антитеза сконструированным и «ненастоящим» историям. И вот режиссёр, который давно уехал из Омска в Петербург, возвращается в омский «Пятый театр» и рассказывает историю о том, как он мечтал попасть на эту сцену, к этим артистам.
Будет очень любопытный спектакль «Папа встретит меня в L.A.» — спектакль, где классические средства драматического театра становятся средствами театра визуального. Поставил его в Архангельском молодёжном театре Максим Соколов. И художница Настя Юдина. Этот тандем необходимо особо озвучить, ибо визуальная работа там замечательная. Вообще, там много необычных решений. Например, зрители будут лежать на кроватях и пить молоко. То есть вселенная спектакля вдруг разворачивается вокруг вас. И ещё там есть замес из Хичкока.
— По-моему, такие рефлексивные жанры, как автофикшн, возникают в очень важные, драматичные эпохи — когда мир меняется, когда сдвигаются его пласты, и шестерёнки мироздания меняют направление вращения… Сейчас время очень эпичное. С одной стороны, жутковато. А с другой — прикольно, блин…
— Да, именно так — и жутковато, и эпично, и прикольно! У нас на глазах идут глобальные изменения внутренних процессов. Наблюдать такое не каждому поколению выпадает, это очень редко случается. Всё-таки есть некий каркас, некий устоявшийся конструкт, который не может быть разрушен. Но наших глазах меняются сами нормы! По крайней мере, многие из них. Но для меня остается важным диалог как центр творческих практик, как возможность услышать другого человека, попытаться понять инаковое.
— В этом контексте и имя «ХАОС» очень к лицу. Причём оно не пугающее, без привкуса бездонного античного ужаса, который это слово изначально сопровождал…
— Люди по-разному могут воспринимать слово «хаос», но надеюсь, благодаря нашей деятельности созидательный смысловой оттенок будет преобладать. Вообще, хаос даже в той самой греческой мифологии — не только кипящая жуть, но и продуктивная среда — именно из него, по мнению древних греков, всё и вышло.
поделитесь статьей