Ночной бомбардировщик. Как новосибирский лётчик бомбил Берлин в 1942 году

Тяжёлые тёмные тучи висели над аэродромом.

— Что синоптики говорят? — хмуро спросил гвардии капитан Даньшин.
Штурман раздражённо махнул рукой:
— А-а-а-а…
— «Грозовые облака»?
— Не обойти ни с севера, ни с юга — везде льёт.
— Прячется Гитлер, — сплюнул капитан.
Получилось, будто выплюнул ненавистное имя.

В ставке командующего авиацией дальнего действия Александра Голованова речь шла о том же — о погоде. «Сплошная фронтальная облачность, — докладывал ординарец. — По оценкам синоптиков, толщина грозовых облаков — до четырёх километров». Командующий представил четыре километра воды над своей головой и нервно повёл плечами.

Настроение Голованова было мрачным. В начале лета он уговорил Сталина перенести бомбёжку Берлина — с 22 июня, в отместку за нападение год назад, на конец августа. Главным аргументом была именно погода: от фронта до Берлина почти полторы тысячи километров, лететь нужно ночью, а в июне ночи светлые и короткие. И вот теперь эта погода могла сыграть злую шутку с самим командующим.

Хотя германские города бомбили третьи сутки, но самый главный, самый массовый, самый важный удар планировался на сегодня. Грозы в конце августа не чета майским, что пошумят да тут же унесутся прочь. Осенний дождь мог лить и неделю, и две. Четыре километра воды над головой! И это в высоту, а по горизонтали — сотни, если не тысячи километров. Огромный океан, повисший над окопами, аэродромами, городами…

Зазвонил телефон, и через мгновение раздался радостный голос ординарца:

— Есть коридор!

Голованов повернулся так резко, что заломило шею.

— Синоптики обещают коридор до самой границы!

На аэродроме царила суета: оружейники подвешивали бомбы и проверяли исправность бортового оружия, техники заправляли горючим и выслушивали моторы, интенданты распределяли пайки — лететь предстояло долго. На подробном плане Берлина, разложенном на столе, гвардии капитаны Даньшин и Ширяев в последний раз перед вылетом изучали расположение объектов, по которым предстояло нанести бомбовый удар. Объекты командование выбрало серьёзные: артиллерийский и пороховой заводы, танковый завод «Дойче Индустри Верке», военные заводы Сименса.

Сергею Петровичу Даньшину в его 32 года дальние полёты были привычны. От линии фронта до Берлина и обратно — те же три тысячи километров, что и от Новосибирска до Москвы. Несколько лет между сибирской и российской столицами он возил пассажиров и грузы на своём ПС-84. Городской аэропорт за рекой Ельцовкой, квартира в новом пятиэтажном доме рядом с аэровокзалом, летом — грибы, рыбалка и купание в Оби, зимой — лыжи и катание с крутых горок ельцовского оврага. Эта сладкая мирная жизнь осталась далеко на востоке. На расстоянии двух перелётов до Берлина. И вернуться в ставший ему родным Новосибирск можно было только летя на запад — бомбить Берлин.

С рулёжной полосы, подсвеченной огнями прожекторов, его Ил-4 взлетал согласно очереди — не первым, но и не последним. Вот поднялся в небо и улетел Алексей Гаранин — молодой парень из Верх-Ирмени, небольшой деревушки под Новосибирском.

Погода становилась всё хуже и хуже: за окном сплошная мгла, в кабине видны только светящиеся циферблаты. Воздушный коридор оказался узким, с обеих его сторон плотными рядами тянулись тучи, так что долгое время пришлось лететь вслепую. Ширяев, штурман, только зря поглядывал в окна самолёта, ища по привычке ориентиры на земле, чтобы сличить их со своими расчётами.

Но чем ближе Ил-4 подлетал к бывшей советской границе, тем шире становился воздушный коридор. Словно кто-то специально срывал покровы с вражеских городов для приближающихся самолётов возмездия. Фронтальная облачность уходила на восток, тучи становились всё реже и реже, и вскоре небо очистилось вовсе — яркая луна, словно фонарь на дороге, освещала пути на Кёнигсберг, Данциг и Берлин. Лишь тонкая серая дымка местами закрывала земные ориентиры. На мгновение капитану показалось, что он, как в прежние добрые времена, выполняет гражданский рейс.

Последний из них случился 21 июня 1941-го — скоростной пассажирский самолет ПС-84, ведомый Даньшиным, завершил рейс из Новосибирска в столицу. Покончив с делами, лётчики отправились отдыхать в гостиницу, надеясь провести следующий день в прогулках по столице. Но на рассвете их подняли по тревоге и объявили, что началась война. Назад в Новосибирск Даньшин уже не вернулся.

Удар по Берлину в ночь на 30 августа 1942 года был его девяносто четвёртым боевым вылетом. Как всё изменилось за последний месяц! В июле, когда он бомбил Кёнигсберг, ночной город сверкал тысячами огней: жители верили заявлению Геринга о том, что самолёты Советов никогда не будут бомбить территорию рейха. Первый русский самолёт над Берлином в 1941 году немцы и вовсе проспали: приняли за свой.

Сейчас столицу рейха защищали три мощные противовоздушные башни — настоящее чудо инженерной мысли. Гигантские сооружения высотой сорок метров напоминали средневековые крепости, построенные в эпоху электричества и пара. Стены из армированного бетона толщиной два метра, крыша — толщиной три с половиной метра, окна и двери укрыты мощными стальными щитами. На углах каждой крепости — башни с тяжёлыми зенитными орудиями, по четыре орудия на каждой: «Антон», «Берта», «Цезарь» и «Дора». Снаряд, выпущенный таким орудием, летел на пятнадцать километров в высоту и на двадцать два километра по горизонтали. Теперь двенадцать «Берт», двенадцать «Дор», двенадцать «Антонов» и двенадцать «Цезарей», хищно оскалившись дулами, ждали парня из Новосибирска и его товарищей.

Даньшин подлетал к Берлину во второй волне атакующих и воочию видел разверзшийся над городом ад — небо полыхало от взрывов зенитных снарядов. Несколько десятков прожекторов освещали русский бомбардировщик, летевший впереди Даньшина, — так трагический актёр оказывается в кругу света на тёмной сцене. Посреди всполохов огня крылатый мститель казался крошечным, но упрямо полз по небу к намеченной цели. Даньшин устремился ему вослед, заходя на военные заводы Сименса. Он влетел в ставшие огненными облака и пронёсся мимо отбросившей косу и распахнувшей жадные руки Смерти.

Яростно крича, с перекошенным от напряжения лицом, штурман Ширяев нажал кнопку бомбосбрасывания: раз, другой, третий… Далеко внизу прогремели взрывы, вливаясь в общий шум канонады, и на территории немецкого завода расцвели пышные цветы пожаров. «Антон», «Берта», «Цезарь», «Дора» продолжали отчаянную охоту на русский бомбардировщик. Снаряды рвались совсем рядом, и взрывные волны то и дело подбрасывали самолёт Даньшина, мотая его из стороны в сторону. В кабину стал проникать едкий пороховой дым, но экипаж словно не замечал ни дыма, ни огня.

Позже командующий авиацией дальнего действия Голованов напишет в своих воспоминаниях о Даньшине: «Высокоодарённый лётчик отлично владел машиной». Вот и тогда, в Берлине, гвардии капитан сумел вывести самолёт из-под огня немецких орудийных башен и вернуться обратно на аэродром.

Несколько следующих дней лётчики только и делали, что отвечали на вопросы военных журналистов. Об их полёте написали все центральные газеты — «Правда», «Известия», «Красная звезда», «Комсомолка». Новость о массированной бомбардировке Берлина произвела сильное впечатление на умы и души соотечественников. Она расправляла плечи. Долетала из спрятанных радиоприёмников тихой радостной волной до оккупированных территорий.

Наши.
Бомбили.
Берлин.

Отдых лётчиков оказался недолгим. В сентябре они уже бомбили города сателлитов немецкого рейха — Венгрии и Румынии. Полёт на Бухарест выдался для экипажа Даньшина невероятно тяжёлым. Они ещё не отбомбились, когда в верхнем сопле правого мотора показалось пламя. Командир перекрыл доступ к двигателю горючего, и тот смолк. Уходить обратно? Не сбросив снаряды? Капитан отогнал эту мысль и только плотнее сжал губы — он продолжал вести машину к цели, на одном левом моторе. Выйдя на объект, Сергей отдал команду штурману:

— Приступить к бомбёжке!

И снова один за другим снаряды падают на врага, расцветая на земле яркими смертоносными бутонами. Через несколько минут Даньшин передал на командный пункт аэродрома сообщение: «Задание выполнил, сдал правый мотор, иду на одном».

И смолк.

Осколок зенитного снаряда угодил в борт и разворотил аккумуляторы. Связь пропала, но не это оказалось самым страшным: машина начала медленно терять высоту.

— Всё тяжёлое за борт! — распорядился Даньшин.

Первой на землю полетела ставшая ненужной радиостанция. Вслед за ней последовали кислородные баллоны и другие предметы, самыми тяжёлыми из которых стали бронированные плиты. Но став легче на полтонны, бомбардировщик пусть медленнее, но всё же продолжал снижаться: семь тысяч метров, шесть тысяч, пять… Линию фронта лётчики пересекли на высоте тысячи метров над землёй. На последних каплях горючего Даньшин довёл-таки свою машину до родного аэродрома.

А затем дальние полёты пришлось на время прекратить — началась битва под Сталинградом, и самолёты 3-й авиационной дивизии дальнего действия перебросили на защиту города. В боях на Волге Даньшин стал настоящей легендой среди лётчиков. В один из вылетов его бомбардировщик атаковали три немецких «Мессершмитта». Заключив Ил-4 в клещи, они принялись расстреливать его, словно в воздушном тире. Казалось, ещё мгновение — и самолёт завалится носом к земле, оставляя за собой широкий дымный след. Но русская машина упрямо не падала — она летела! Немцы продолжали дырявить её из пулемётов, не веря собственным глазам: бомбардировщик не сваливался в штопор, продолжая нести свои бомбы. Пулемётные очереди раз за разом прошивали его насквозь, но этот чёртов русский Ил-4 не падал, словно был заколдован!

Даньшин отбомбился по немецким позициям, развернулся и уплыл под непрекращающимся огнём обратно за линию фронта. Когда его самолёт приземлился, бывалые лётчики не могли поверить своим глазам — машина напоминала решето. Стали считать пробоины, их оказалось без малого пять сотен — 470 дыр, при этом ни одна пуля не задела людей и не повредила двигатель.

Увы, удача не бывает вечной. Она легко отворачивается от тех, кому совсем недавно благоволила. 11 сентября 1943 года Герой Советского Союза гвардии майор Даньшин отправился в свой двести первый полёт — бомбить немецкие позиции под городом Нежиным на севере Украины. Первый же снаряд немецкой зенитки оказался точен — советский бомбардировщик завалился на бок и с воем устремился к земле. Но гвардии майор продолжал лететь. Его бренное мёртвое тело падало вместе с машиной, а он летел — в самое дальнее из своих воздушных путешествий, на безымянный аэродром, где приземляются после смерти сбитые лётчики, защищавшие Отечество. И кто знает? Возможно, душа сделала прощальный круг над Заельцовским бором, маленькой речкой Ельцовкой и домом, где он когда-то счастливо жил.