Как Франция хотела в Африке море выкопать

Казалось, технические изобретения только способствуют этому: из ничего, из кипящей воды человек получил невиданную ранее энергию, приручил её, создал механизмы, которые поехали по рельсам и поплыли по воде с невиданной до того скоростью.

Планета вдруг стала маленькой, и французский романист Жюль Верн доказал, что объехать её можно всего за 80 дней. Десятки тысяч лет человек приспосабливался к планете, но теперь у него появились силы, воля и средства, чтобы приспосабливать её под себя. Это чувство пьянило, и в разных странах один за другим стали появляться проекты глобального изменения тех или иных территорий земного шара.

Огромную пустыню — в величайшее море!

Мог ли бедуин на своём тощем верблюде, бредущем по высоким барханам из одного оазиса к другому, помыслить о том, что за тысячи миль от его каравана кто-то предлагает затопить все привычные ему тропы гигантскими потоками атлантической воды?

В 1874 году военный топограф Франсуа-Эли Рудер опубликовал статью под названием «Внутреннее море в Алжире». Эта статья была полна идей, которые принято называть бременем белого человека, — о приобщении к цивилизации враждебно настроенных к французам племён алжирского и сахарского ареала. Внутреннее море, по мнению Рудера, было необходимо Франции с военно-политической точки зрения: арабы перекрывают дороги, но морские пути они перекрыть не смогут.

План Рудера поддержали многие влиятельные лица, в том числе министр иностранных дел, но ввязаться в столь масштабную авантюру французское правительство всё же не решилось. А министр общественных работ и вовсе заявил о резко отрицательном отношении к строительству внутренних водоёмов. Он-то как никто другой понимал всю сложность подобных прожектов. Судьба военного топографа сложилась трагически: идея создания Сахарского моря поглотила его полностью, и вместе со своими сторонниками он учредил Общество изучения африканского внутреннего моря, отправился в новую экспедицию в пустыню, по возвращении попал под сильнейший научный и политический прессинг и, в конце концов, умер. Как писали газеты, «от истощения». Не заблудившись в пустыне среди песка и солнца, а в каменных джунглях цивилизованной и богатой Франции — «от истощения».

Глобальные проекты, связанные с Сахарой, играли в планах французов роль весьма значительную: влиятельными имперскими умами владела идея подчинить большую часть Северной Африки — одного Алжира им было мало. Но как овладеть пустыней? За несколько лет до Рудера вся страна обсуждала идею инженера Адольфа Дюпоншеля — строительство через Сахару Транснациональной железной дороги.

«Практическая цель данного предприятия, — писал Дюпоншель, — это создание в центре Северной Африки обширной колониальной империи, французской Индии, которая смогла бы соперничать по богатству и процветанию с английской Индией; открыть безграничные рынки для нашей торговли и нашей промышленности; дать широкие возможности для цивилизаторского импульса на этом большом континенте, который находится перед нами, где наш язык и наш национальный гений должен царствовать, не делясь ни с кем» [1].

План Дюпоншеля имел гораздо больше сторонников, чем план Рудера. Его поддержал даже министр общественных работ: строительство железной дороги в отличие от рытья моря казалось ему делом привычным и дало бы зримый и понятный результат.

За идею говорил и опыт другой империи — Северо-Американских Соединённых Штатов, связавших Трансамериканской магистралью оба своих побережья, результатом чего стал экономический и градостроительный бум.

В России, за которой будущие союзники по Антанте тоже пристально следили, в это время бурно обсуждали проект Транссиба — величайшей дороги мира от Урала до побережья Тихого океана. В 1879 году французским правительством была учреждена Транссахарская комиссия, но все её усилия перечеркнула трагедия в Сахаре.

Прошло двадцать лет с лишним лет.

Об идее Рудера основательно подзабыли, но 76-летний классик французского приключенческого романа Жюль Верн неожиданно воскресил её в романе «Наступление моря».

Сюжет книги был построен на конфликте местного населения с французскими инженерами и рабочими. Недовольные предстоящим уничтожением пустыни, туареги освобождают из тюрьмы своего вождя Хаджара и захватывают в плен инженера Шаллера и его спутников. Симпатии Жюля Верна при этом оказываются на стороне прогресса:

«Проекты капитана Рудера властно подчинили себе воображение у одних и разожгли чувство алчности у других. <...> Завоевание пустыни морем означало прекращение их многовекового владычества над этой пустыней. Под влиянием всех этих тревог создавалось глухое брожение среди туземных племен, вызванное главным образом опасением посягательств на все их исконные права, или по крайней мере на те из них, которые они сами лично даровали себе» [2].

После множества приключений героям романа удаётся бежать из плена, а их преследователей-туарегов карает само море — оно пришло на помощь цивилизаторам в результате мощного землетрясения, создавшего разлом между Атлантикой и Сахарой.

«На северо-востоке поднялось облако пыли, из которого выделилась сотня всадников, устремлявшихся во всю прыть своих коней.

— Хаджар! — воскликнул капитан Ардиган.

Это был действительно он, вождь туарегов со своими воинами, и причиной их безумного бегства был настигавший их разлившийся во всю ширину шотта морской прилив.

Водяной вал летел быстрее коней, представляя собой непрерывный ряд пенящихся волн, обладавших несокрушимой силой и быстротой, с которой не в состоянии были помериться наилучшие кони. Капитану и его товарищам пришлось присутствовать при страшном зрелище: сотня людей настигнута была водяным пенящимся валом. Всадники и кони были сбиты на землю и залиты, и при последнем свете сумерек можно было различить лишь трупы, которые этот огромный вал понёс по направлению к западу Мельрира» [3].

Новой книгой Жюля Верна, как и всеми его предыдущими произведениями, зачитывалась вся Европа.

Повлияла ли она на французского профессора Эше-Гуайена (Эшегуайена), точно неизвестно, но через несколько лет он вернул в политическую повестку Французской империи проект Сахарского моря, усовершенствовав предложения Рудера. Профессор предлагал два варианта рытья канала в Сахару: со стороны Средиземного моря или со стороны Атлантики.

Так как пустыня значительной своей частью лежит ниже уровня мирового океана, доказывал он, то воды Атлантики почти полностью затопили бы её, оставив на поверхности отдельные острова.

Кроме того, могла бы быть прибавлена к владениям Франции новая громадная колония, политическое и экономическое значение которой едва ли можно преувеличить» [4].

Иными словами, это была не столько техническая и научная идея, сколько грандиозный геополитический проект: превратить пустыню, которая во много раз больше самой Франции, в цветущий островной край и присоединить к метрополии! «Наиболее интересным результатом, — был убеждён Эше-Гуайен, — явилось бы изменение климата всей Северной Африки от крайностей экваториальной жары к приятной температуре Наталя, что увеличивало бы её значение как места колонизации для европейцев» [5].

Но к началу XX века общество, прежде свято верившее в прогресс, значительно изменилось. Люди стали задумываться не только о технической, финансовой или геополитической стороне очередного глобального проекта, но и о его воздействии на природу и климат. И пусть некоторые возражения оппонентов профессора Эше-Гуайена звучали наивно, важен был сам факт дискуссии.

Журналист Г. А. Томсон, иронизируя над противниками рукотворного моря, писал:

«Известные знатоки метеорологии закричали в ужасе, что умерить температуру Африки, значит, переменить климат Европы; что если тропическая Африка должна сделаться умеренной, то Европа станет арктической; рисовались полные тревоги картины Англии, Бельгии и Дании, погребённых под постоянным снегом в несколько футов толщины, а их жителей или поспешно эмигрирующими в более тёплые страны, или же ведущими образ жизни эскимосов» [6].

Но через два года началась мировая война, и Франции стало не до глобальных империалистических проектов. А человечество, увидев последствия химических атак и оружия массового поражения, стало куда более осторожно относиться к прогрессу.

Впрочем, идея внутреннего африканского моря не умерла окончательно. В 1928 году немецкий инженер Герман Зёргель предложил построить плотину в нижнем течении Конго, создав искусственное водохранилище, пресноводное озеро-море большой площади, а излишки воды сбросить в полувысохшее озеро Чад. Наполнившись речной водой, Чад превратился бы в ещё одно рукотворное море площадью в 1,3 млн кв. км. После чего предполагалось создать искусственную реку, текущую через Сахару к средиземноморским берегам.

Идеи Зёргеля также носили геополитический характер: расист по своим убеждениям, он желал направить энергию арийской расы не на Восток и не на Запад, а на африканский континент, где возможно получить жизненное пространство гораздо меньшими усилиями. Но Гитлер хотел сначала захватить мир, а уже потом его преобразовывать, и план Зёргеля после нескольких лет обсуждения отложили до лучших времён.

Франции помешала Первая мировая война, Германии — Вторая. Так эти проекты и лежат под сукном до сих пор. Но идея об африканском море нет-нет да и всплывёт из-под барханов великой пустыни. В эпоху таяния северных льдов и ожидаемого поднятия уровня мирового океана зазвучали предложения сбросить всю эту лишнюю воду в Сахару, превратив её из песчаного моря в обычное. Кто знает, возможно, мы ещё увидим, как по территории нынешней Северной Африки поплывут океанские лайнеры. И если есть жизнь после смерти, то где-то высоко на облаках будут в этот момент танцевать от радости двое французов — профессор Эше-Гуайен и подполковник Франсуа-Эли Рудер.