Храмы стальных ангелов

Здание аэровокзала удивительным образом сочетает в себе типичность и уникальность. Да, такое возможно. Более того, в дохрущевскую эпоху это было самой естественной формой бытования архитектурных проектов.

Есть чеканный общественный стереотип: типовое проектирование появилось в 1960-х, вместе с хрущевками. Это клише возникло под напором максимальной стандартности 1960-х, когда жилье и общественные здания в разных городах СССР были идентичны до неразличимости.

Нагляднейший пример – те же хрущевки и типовой универмаг, разработанный в 1967-м – проект рижского института «Союзгипроторг», давший череду одинаковых ЦУМов – Новосибирск, Ижевск, Тюмень, Минск и т. д.

Но, как ни удивительно, типовая архитектура и прежде была. И в 1950-х, и в 1930-х, и при всех царях Николаях, и при всех трех Александрах, и при напудренных матушках-царицах. Только назывались тогда такие проекты не типовухой, а «ординарами».

Альбом ординаров имелся в администрации каждой губернии, каждой волости, каждого уезда. В ординаре были обозначены инженерные решения, расход материалов и примерная смета. Детализация же оставалась на усмотрение локальных архитекторов. В итоге получалось не похоже и с экономией на проектировании.

Более того, типовая архитектура с альбомами ординаров даже в Римской Империи уже имелась. И пышно цвела по всяким дальним Галлиям и Британиям.

Это для империй вообще естественная форма урбанизации дальних территорий – способ обжить их как можно быстрее, заполнить своим предметным миром покоряемую среду.

И наш герой тоже типовой. И при этом уникальный.

Это как в большой семье с детьми-погодками: каждый похож на родителей и друг на друга. Но их не спутать – не близнецы же! Так и у нашего аэровокзала множество «братишек». И старших, и младших. И даже ровесников, рождённых одновременно на разных концах страны. Родных друг другу, но неодинаковых.

У новосибирского аэровокзала два родителя, но кто из них мама, а кто папа – разобраться сложно. У зданий-то гендера нет.

Инженерная основа – ну, это, наверное, всё-таки «папа».

И зовут сего отца «Аэровокзал Внуково». Построен он в 1941-году и в строй вступил в уже воюющей стране – торжественного открытия, запланированного на 18 августа, по понятным причинам не вышло.

Композиция этого здания и стала тиражной для советских аэровокзалов вплоть до конца 1950-х. Из всего семейства он самый скромный по декору.

До обустройства Внуково главные воздушные ворота СССР находились на Ходынском поле (да, то самое место, давшее языку жутковатое слово «Ходынка»). Ходынский аэровокзал имел коробчатый вид во вкусе ранних 1930-х. И к нему даже успели дотянуть под Ленинградским проспектом линию метро со станцией «Аэропорт».

Правда, имя станции вскоре стало нонсенсом: уже в 1936-м было решено, что аэропорт тут ненадолго. И надо строить новый. Каковым, собственно, и стал аэропорт во Внуково.

В общем, с «папой» разобрались. А статность зданиям этого семейства досталась от «мамы» – Северного речного вокзала Москвы. Симметричные боковые крылья и центральный корпус с башней – эта идея отлично соответствовала и образу самолета (любой самолет – апофеоз симметрии!), и классическим мотивам, которые взялась осваивать советская архитектура после 1935-го. Стеклянно-коробчатый конструктивизм разонравился, милы стали античные полисы и ренессансная Италия.

Декорирован вокзал-палаццо точно во вкусе имитируемой эпохи – венецианской штукатуркой, барельефами из майолики.

Это сходство с западноевропейским храмом никого не смущало – более того, в последующих вокзальных зданиях эту романтичную «иноцерковность» усиливали.

Эстетика Северного речного вокзала быстро стала цитатной. Ну не совсем тотчас же (из-за паузы на войну), но на глазах того же поколения. Правда, если Северный речной вокзал играл в повторяшки с ренессансной Венецией и Флоренцией, то его младших братьев рядили в золоченый мундир ампира.

Примечательно, что этот архетип стал единым для вокзалов всех транспортных отраслей: для речных, для железнодорожных, для авиационных.

Архитекторы не видели в этом противоречия – прием тут различия в подвижном составе, когда и то, и другое, и третье – вокзал. У систем этих даже эмблемы были одинаково крылатые – на аэрофлотовской эмблеме крылышки топорщили серп и молот, на МПСной крылья имели колесо, а флотское транспортное ведомство оснастило крыльями якорь и штурвал. Потому и вокзалы у всех трех систем получили сходный вид – стали архетипом. В структуре идеального советского города они получили сходные роли – венчать собой самые торжественные проспекты. Чтобы в их створе был виден каменный восклицательный знак – башня со шпилем. Как шпиль Адмиралтейства, царящий над Невским проспектом. Чтобы каждая областная или республиканская столица получила бы пейзаж, напоминающий главную улицу прежнего имперского центра.

Авиационные вокзалы столь же родственно многолики.

По насыщенности декора к нашему аэровокзалу ближе всего рижский Спилве-1. Только мотивы чуть другие, вместо небесной эйфории Новосибирска там – еловая романтика лесного края. Оттенки зелени, рунические узоры и прочие красоты берендеева царства.

Но и тут, и там в интерьерах – очевидное сходство с храмом. Да, в атеистической стране такие художественные решения совсем не казались фрондерством. Это, по сути, и был храм – храм телесных ангелов на крыльях из стали алюминия.

Похожи у зданий и судьбы: и в Риге, и у нас эти аэровокзалы превратились в эффектные образцы «советской готичности» – заброшено, величественно, красиво до иррациональности. Такова судьба многих аэровокзалов этого архитектурного семейства – тех, кто не были включены в расширившиеся и модернизированные аэропортовские комплексы и остались вдали от изменившихся транспортных векторов.

Рубежным для них стал конец 1950-х: гражданская авиация сделала мощный рывок в развитии своей матчасти. Крупнокорпусные реактивные ТУ – это совсем другие пассажирские потоки. Изысканные послевоенные аэровокзалы буквально захлебнулись этими потоками и моментально стали тесными. Состарились резко и быстро. Ведь 60-е в архитектуре и дизайне наступили года на три раньше, чем в календарях. И их эстетикой были уже совсем иные материи – витражное стекло, дававшее зданиям бестелесность, напряженный железобетон, гарантировавший масштабность и простор, яркие плоскостные мозаики вместо барельефов и статуй, простые и веселые как молодежные платьица.

Ордерная эстетика, по орлиному величественная и громоздкая, сдалась под напором дизайн-тренда – легкой, прыгучей, яркой и веселой пташки с переменчивым нравом. Образ симметричного вокзала с башней и шпилем ещё тиражировался некоторое время, но уже упрощенно и как бы извиняясь.

А вот аэровокзалы-новостройки в прошлое никогда не заглядывают – здание со шпилем давно перестало служить для них рабочим архетипом. Оно теперь – только ретро-образ, мираж, смутно маячащий. Ещё вполне ощутимый во всей своей каменной материальности, но уже зыбкий, тающий в золотистом мареве империи.

Храм стальных ангелов.