Новосибирский след «Нормандии – Неман»
Про старшего инженера легендарного авиаполка рассказывает его двоюродный внук – профессор Рубен Агавельян
В истории эскадрильи «Нормандия — Неман» нашлось место и Новосибирску — городу, казалось бы, далёкому как от фронтов Второй мировой, так и от Франции. Тем не менее, сибирский след в биографии легендарного авиаполка весом. И олицетворён множеством ярких судеб. Одна из них — судьба Сергея Давидовича Агавельяна. О роли этого человека нам рассказывает его внучатый племянник Рубен Оганесович Агавельян, доктор психологических наук, профессор, директор Института детства Новосибирского государственного педагогического университета.
— Что вы помните о своём легендарном деде?
— Сергей Давидович — очень значимая личность в истории нашего большого рода, его все мы в нашей семье почитаем, наряду с нашими родными дедами и бабушками. Сергей Давидович был очень скромным человеком и никогда не хвастался военной частью своей биографии.

Франция и Сибирь достаточно далеки друг от друга, находка сибирского следа в истории «Нормандии — Неман» оказалась для нас весьма неожиданной. Все мы знали, что Сергей Давидович большую часть жизни прожил в Москве, работал в институте имени Туполева, был директором музея авиастроения, руководил обществом ветеранов «Нормандии — Неман», обществом советско-французской дружбы.
И вдруг мы получили архивные материалы, подтверждающие, что в 1941–1945-м годах наш дед жил и работал в Новосибирске. В том месте, где сейчас находится аэропорт Толмачёво.
Аэропорт, можно сказать, вырос из того военного аэродрома, который вместе с другими техниками обустраивал мой дед.

К слову, картину эпохи восстанавливать было очень непросто, поскольку все документы распределены по разным архивам. Анализ архивных материалов — это огромная, кропотливая работа. По мере погружения в архивы новосибирский след расширился до общесибирского. Были тут тогучинцы, были техники из Алтайского края — призванные Ключевским военкоматом, были томичи. Ну и москвичи, как мой дед, например. Кстати, в техники попадали не по «корочкам», а по компетенции. Например, у Юрия Петровича Рыкова на тот момент за плечами была лишь начальная школа. Но поскольку он рано начал работать, у него была и мощная техническая интуиция — тот самый наживной опыт.
— Какие марки самолётов были в работе?
— «Нормандцы» летали на Яках — на Як-1, на Як-3. Наш завод, чкаловский, точно поставлял машины «нормандцам». Кстати, технику сюда поставляли с семи направлений, в том числе и по ленд-лизу. Собиралась и отлаживалась эта техника на аэродроме, который позже превратился в Толмачёво. Одна полоса была техническая, другая взлётная. Технику обкатывали, потом снова разбирали — уже для эшелонной доставки на фронт. Запасные полки и их техники готовили эти самолёты. Часть самых опытных техников потом поехали на фронт.
— Французы были и среди техников?
— Да, но сравнительно немного. Не все французские техники смогли выдержать работу в Сибири, всё-таки Франция — южная страна. Да даже у москвичей другое представление о морозе. Впрочем, у нас сухой воздух, и наши –30 — это как московские –15. Потому владение французским языком и было в числе важных кадровых факторов — техники должны были поддерживать лётчиков советами. Французский, конечно, знали не все, но многие. В довоенном СССР школьники вообще чаще учили французский и немецкий, нежели английский. Английский тогда считался скорее региональным языком, а вот французский — международным.
Сообщество лётчиков в Новосибирске было очень большим — даже больше числа самолётов. Оно потом стало фронтовым ресурсом.
В общем, боевой путь знаменитая эскадрилья начинала и в Новосибирске: тут формировалось несколько её групп — 19-й и 18-й полки, 17-й гвардейский авиационный полк, воевавший на Кёнигсбергском направлении. Наконец, формировались группы техников, которые потом воевали не только в «Нормандии — Неман», но и в других истребительных полках.
— Как Сергею Давидовичу давалось взаимодействие с французами?
— Детство Сергея Давидовича прошло в отдалённом селе Бист — это один из армянских анклавов на территории Азербайджана. Несмотря на сугубо сельское детство, он был очень начитанным — этому способствовал уклад семьи. Район этот был многоязычным, и дед, можно сказать, с детства был полиглотом — знал азербайджанский, армянский, русский, французский.

Ну и исторически обусловленная культура армянского народа, конечно, сыграла свою роль. Когда-то Армения была частью римского мира — огромного ареала Pax Romana. А такое мироощущение даёт причастность к множеству культур, даёт возможность и хорошо интегрироваться в советскую действительность, и хорошо понимать французов. В общем, в детстве он получил хороший заряд эрудиции и любознательности.

Сначала, после школы-семилетки, он окончил Ереванский электромонтажный техникум и Московский энергетический институт, потом — Московский авиационный институт. Эти компетенции очень пригодились ему в годы войны, равно как и владение французским языком. Французским техникам очень нелегко давалась работа в России, особенно в Новосибирске, который казался им суперолицетворением Русской Зимы. Потому техниками были преимущественно советские специалисты — новосибирцы, томичи, алтайцы. Ну и москвичи, как Сергей Давидович.

Впрочем, французские техники тоже были в составе «Нормандии», хотя и в небольшом числе. И точно так же были в лётном составе русские пилоты — из числа россиян, попавших во Францию после Октябрьской революции. И в эти дни они, можно сказать, вернулись к истокам — стали с оружием в руках защищать свою Родину. Дед с теплотой вспоминал обо всех однополчанах. Дети эмигрантов были неотъемлемой частью «Нормандии — Неман» — тем самым развеивая миф о том, что советская власть не приемлет «французских россиян».

Можно сказать, феномен «Нормандии — Неман» — это такой прообраз единения России. У Сергея Давидовича не было тем умолчания, но рассказывая, он выверял каждое слово — чтобы быть абсолютно точным в своём повествовании. Вспоминал о буднях, о потерях друзей, о специфике работы техников. Вспоминал, как в 1945-м больше года учил французских лётчиков обслуживать советские самолёты, подаренные Франции нашим правительством. Ему вручали и советские, и французские награды. В том числе сам де Голль вручал ему Орден Почётного легиона.

Особенность Новосибирска в том, что он такой «узел памяти» — де Голль посетил его в 1967-м. Кстати, даже день кончины моего двоюродного дедушки пришелся на национальный праздник Франции — День взятия Бастилии, 14 июля 1995 года. Вот такая, почти метафизическая, связь двух стран.
— Не мечтал ли Сергей Давидович о профессии пилота? Ведь постоянное соседство с самолётами так будоражит душу…
— Юрий Петрович Рыков, человек, нашедший меня, очень понятно объяснил профессиональное самоощущение техников, когда я его спрашивал, почему ни он, ни дед не стали лётчиками. Ведь контекст места, контекст ситуации это вполне позволял. Разумеется, такой вопрос у меня возник сразу: «Юрий Петрович, а почему вы в лётчики-то не пошли?» Он тогда очень интересно ответил: «А лётчик, это, по сути, тот же шофёр. Ему надо держать штурвал крепкими руками и стрелять — вот и всё. А техник должен знать многое. Он должен понимать и чувствовать самолёт. Техником быть почётнее. И самолёт летает только благодаря мне, технику». Вот такая самодостаточность, профессиональное честолюбие.
В общем, ревности к пилотам у техников не было — они абсолютно полно осознавали важность своей миссии.
Ритм труда тут был очень плотный, как вспоминал Юрий Петрович: на фронте у него на обслуживании был один самолёт, а здесь под его опекой было более десятка машин. И полпайка. Потому все техники хотели на фронт. В общем, профессия техника — очень уважаемая и значимая, не затенённая профессией пилота. Так что к лётчикам Сергей Давидович относился с товарищеской симпатией, но без всякой ревности и зависти.

И, разумеется, всю последующую жизнь дед проработал в авиации. Занимал высокие должности в Министерстве обороны, руководил обществом французско-советской дружбы, организовал музей самолётостроения на улице Радио. Ещё организовал два музея в Туле и Орле, но они поменьше. И ещё музей здесь, в Новосибирске.
— А каким он был в жизни, в повседневности?
— Мой родной дед, Каро Давидович, отмечал, что его брат всегда помнил о своей семье, о своей маме, о братьях и сёстрах. В нём не было столичного пафоса, хотя большую часть жизни он провёл в Москве, на очень высоких, значимых постах. Он был очень внимателен ко всем своим родственникам, к друзьям. Приезжая на родину, всегда помогал братьям по дому. Он был при этом очень требовательным и к себе, и к родным. Их трое братьев — Каро, Степан и Сергей. Мой дед Каро был старшим из них. Воевали деды Сергей и Степан. Дед Сергей был очень скромным и простым человеком.
Сергей Давидович Агавельян в 1977 году. Фотография из архива семьи Риссо
Как большинство ветеранов, он не любил бравировать своим боевым прошлым или знакомством со знаменитыми людьми. Между тем, исторические фотографии красноречиво говорят, что многие из маршалов Франции — его близкие друзья. Приезжая во Францию, он проводил с ними время по-свойски, сугубо по-дружески, а не как с гранд-персонами, обременёнными высокими чинами. Например, Жозеф Рисо был близким дедушкиным другом. Они всю послевоенную жизнь дружили, он приезжал к Сергею Давидовичу в Москву. Пожалуй, среди его боевых товарищей нет второстепенных людей. Ну как, например, отделить техника от лётчика — кто из них важнее? Дед Сергей на наших судьбах оставил яркий отпечаток. С внуками он был строже, чем с племянниками. Когда я выбрал военную карьеру, дед, встретив меня в Москве, в шутку сказал: «Ну, наконец-то в нашем роду ещё один человеком стал». Общение с поколением дедов — это очень важно для ребёнка. Именно дедушки и бабушки передают культурные коды детям.

Подробнее о Сергее Агавельяне читайте на персональной странице нашего проекта.
поделитесь статьей
Портал о городской жизни.
Город как предмет вдохновения.

©2021 "Стрижи"